— А я не уверен, что это подарок. Боюсь, не кроется ли здесь какой-нибудь подвох...
— Ну что ты, — успокоительно щебетала жена. — Разве не видно было, как этот человек говорил с тобой застенчиво и уважительно.
— Значит, подарок, — перебил Зулкарней Азнаурович, покосившись на вазу, искрометно сверкавшую идеально отшлифованными гранями. — А ты знаешь, сколько может стоить такое полуметровое сооружение из хрусталя, да еще оправленное сверху в позолоченное серебро?
— Да, пожалуй, сотни две, — неуверенно ответила жена, которая в других случаях обычно определяла цену вещам очень быстро и с большой точностью.
— А вот ты сама можешь сделать кому-нибудь подарок в двести рублей? — коварно спросил муж.
Бийче усмехнулась:
— Видно, память, мой милый, у тебя ослабла. Разве наш ковер, который мы подарили твоему начальнику на новоселье, стоил дешевле?
— Вот глупая женщина! — возмутился Зулкарней Азнаурович. — Не путай разные вещи. Ведь мы — совсем другое дело! Мы — от души! Как сердце... — Он вдруг поперхнулся и замолчал.
— Правильно! — продолжала бийче. — По обычаю предков. Чтоб в дом не с пустыми руками. Мы — кому-то, кто-то — нам. Все правильно!
Спорить больше было не о чем. Зулкарней Азнаурович встал с дивана и почему-то поплелся на кухню. Там он раскрыл окно и стал с жадностью вдыхать свежий утренний воздух. А в горле застрял комок и не давал дышать полной грудью. «Взятка ли, подарок ли? — Одна и та же беспокойная мысль мечется по лабиринту мозговых извилин и не находит выхода. — Выпить? Не поможет... Взятка ли, подарок ли?..»
Впервые, кажется, в жизни отправился на работу, не позавтракав. Погруженный в свои думы, не ответил на приветствия секретарши.
Грузно опустился в уютное насиженное кресло и весь ушел в свои тяжелые, невеселые раздумья. А может, не надо так переживать? Может быть, бийче права? Вдруг этот человек хотел выразить свое доброе ко мне отношение, но не нашел слов и решил заменить их подарком? Стоит ли брать под сомнение искренность древних горских обычаев? Дарили же коней, бурки, сабли! Сегодня — он мне, завтра — я... Рука об руку... Рука дружбы... Рука — руку... Тьфу! На руку нечист... Тьфу, тьфу! Не то! Совсем не то! Рука дружбы протянута — прими ее! Вот!
Зулкарней Азнаурович протянул руку к пачке сигарет, лежащих на столе, и заметил, что рука его будто чужая. Он не узнавал ее, бледную, дрожащую. Он хлопнул левой рукой по правой, вскочил с кресла и нервно зашагал по широкой ковровой дорожке. И все-таки это взятка. Самая настоящая. Классический образец взятки. Не друг ему этот Оймаков, не родственник. Какого шайтана должен он подносить двухсотрублевые подарки?! Надо сейчас же позвонить домой и сказать жене, чтобы подар... то есть, пропади она пропадом, взятка была немедленно возвращена тому наглецу, который осмелился ее предложить.
Зулкарней сын Азнаура потянулся к телефонной трубке, но рука его бессильно повисла на полпути... Ваза, конечно, редкостная. А жена как обрадовалась... Итальянская, вероятно, вещь. А может, французская. Ни у кого такой нет. И где только раздобыл ее этот сукин сын?
Жена так обрадовалась...
Так обрадовалась...
Обрадовалась...
Радовалась...
Нет, подарок, а не взятка!
Не взятка... Не взятка? Почему-то сухо во рту и влажно между лопаток. Не подарок? Проклятье!
Голова кружится, и сердце бьется учащенно. Пойти, что ли, пообедать? Уже время.
Взятка ли, подарок ли — да пусть горит адским пламенем! Разве мало других забот? Выбросить это из головы! Да! В огне не горит, в воде не тонет... Из головы не выбрасывается... Нет, надо идти обедать. И не домой, а в ресторан. И ни о чем не думать. Разве трудно ни о чем не думать? Раньше при желании это легко удавалось. «Под бокалов звон хрустальный...» Да про-па-а-ди ты!
Ресторан. На столе — хрустальная ваза с фруктами. Зулкарней Азнаурович отодвинул ее на край стола и отвернулся. На соседних столах — тоже вазы. Много ваз. И, кажется, все они шевелятся. Зулкарней Азнаурович прикрыл глаза ладонью. Послышался какой-то дурацкий нечеловеческий хохот на фоне мелодичного пения хрусталя.
Взятка или подарок, черт побери?! Кошелек или жизнь... нет, не то! «Я тебе свой дар заве-е-етный...»
Шарахнувшись от официантки с огромными серьгами из горного хрусталя, Зулкарней Азнаурович быстро покинул ресторан. «Вот сейчас приду домой, — думал он, — разобью эту вазу... или подар... и осколки брошу в ведро. В мусорное. В самое мусорное. Хватит. С меня довольно. Все станет на свои места. Домой только дойти бы. Почему такая длинная дорога? Сердце уже не выдерживает... Кто завел эту глупую песню. Почему, хочешь не хочешь, а должен слушать вопли динамика на столбе?!» А из громкоговорителя неслось на всю улицу: