— Жизнь наша без них была бы мрачной, как осеннее небо, — не сдавались усы.
— Разве не хватает стихов, что и ты принялся медовые слова говорить? Только то и знают наши поэты, что небесными ангелами их называть, да всякие сладкие песни петь... Оллахи, не отбивай хлеб у тех, кто понапрасну марает бумагу.
— Э, брат, отсталый ты человек, — седые усы дрогнули и воинственно приподнялись вверх. — И жесткий, как засохший чурек. Да посмеешь ли ты отрицать, что при одном появлении этих хрупких созданий лица наши озаряются радостью?
— Ну, уж нет! — седые брови сошлись на переносице и в этом хмуром положении остановились. — Может, насчет озарения я не в курсе, но хрупкими их назвать не могу. Если на то пошло, расскажу тебе про одну такую хрупкую да слабую...
— Рассказывай. Посмотрим, с чего это ты так невзлюбил женщин.
Белый костюм приосанился и начал:
— Давно это было. В одном из дальних аулов Баксанского ущелья жила, как о ней говорили, луноликая Аслижан. Косы черные, блестящие, как два звонких ручья, лицо белое, как снег на вершинах. А как выросла она до девичьих лет, стали дольше обычного задерживаться на ней горячие взгляды бравых джигитов ущелья...
Однажды, когда собран был богатый урожай нартуха, а сено сложили в скирды, во двор к отцу Аслижан нагрянули сваты. Хозяин, как водится, пригласил их в саклю. Гости вошли и церемонно расселись вокруг низенького столика, на котором в свое время был принесен в жертву не один круторогий баран, выпита не одна чаша бузы. Однако об этом успеется...
Так вот... Пока сидели в доме сваты, говорили о том, о сем, только не о деле, черноокая Аслижан не меньше дюжины раз появлялась с айраном. А когда крутой холмик из ароматных маслянистых хычинов осел почти до основания, гости переглянулись. Пора, мол, приступить и к главному разговору.
Один из сватов снял с гвоздя тяжелую баранью папаху. Молча дождался, пока луноликая молодая хозяйка пройдет поблизости, чтобы убрать со столика пустую посуду, и что есть силы огрел, извиняюсь, ее этой самой мохнатой шапкой.
Сами знаете, был у горцев такой старый обычай, аллах его ведает, кем и когда придуманный: если упадет будущая невеста от удара шапкой, еще год подождать надо. Чтобы, значит, укрепилась как следует. А устоит на ногах — в самый раз выходить замуж.
Итак, махнул он ее шапкой. Аслижан слегка покачнулась, однако упасть — не упала. Потом подошла к гостю поближе, улыбнулась ему самой обворожительной улыбкой из тех, что у горянок на такие случаи всегда заранее заготовлены, и ...тут раздался звук, похожий на ружейный выстрел. Да такой гулкий, что все соседи сбежались. А незадачливый сват на веки вечные остался туговат на левое ухо. Аслижан с неделю перебирала просо одной рукой. На том сватовство и закончилось.
Рассказчик ухмыльнулся и покачал головой. Опять снял капроновую шляпу и обстоятельно вытер лысину.
— Ну, а что дальше было?
— Да что... Все ее вздыхатели вскоре и разбежались кто куда. Даже поговорка появилась: «Смотри, не завернул бы я тебе по шее, как та самая Аслижан».
— Может, она и замуж не вышла?
Владелец белого костюма снова улыбнулся.
— Да нет, вышла. Очень даже неплохо судьба у нее сложилась. Сначала история со сватом облетела одно ущелье, потом — все остальные. Наконец, из Хулама заявился черноусый джигит. Парень, как парень, ничем не лучше и не хуже других: узкобедрый, широкоплечий, с орлиным взором.
Подала Аслижан гостю чашу с айраном, а сама стоит рядом, глаз не поднимает.
— Не сочти за дерзость, милая девушка, — говорит молодец, — уж не ты ли та Аслижан, о которой молва по всем аулам идет?
— Я, — робко отвечает Аслижан.
Покачал хуламец головой, вернул чашу, но ничего не сказал. А сам удивляется про себя: «Я-то, мол, думал, роста она огромного, могуча, как богатырь из племени нартов. На поверку вышло — тоненькая, хрупкая, стан стройный, румянец во все щеку. Что и говорить — необыкновенная девушка».
— Скажи, луноликая, — спросил он, наконец, — верно ли люди говорят, что в руке твоей сила неженская?
— Говорить все можно, — застенчиво улыбается Аслижан. — Однако, если ты из Хулама приехал, чтобы только это узнать, не назовут ли тебя люди бездельником?
— Не гневайся, Аслижан, — говорит джигит, — слышал я не только о силе твоей, но и о мудрости, а вот красоту твою, солнцу подобную, своими глазами увидел. И не жалею, что пустился в столь неблизкий путь.
— Что ж, посмотрим, так ли ты проворен в деле, как в ловких речах. Приготовь свой нож и поймай индюка во дворе. Пока я положу его вариться в котел, наруби дров и снеси к очагу.