Мы обсуждаем этот вопрос в мельчайших деталях, рассматривая тончайшие, расщепляющие волос аргументы, как если бы мы были двумя учеными-талмудистами, и заканчиваем магической формулой: "Никто не знает".
Меня оставляют думать обо всем этом самостоятельно.
Кто же решает, что такое международное право? Если вы будете искать все глубже и глубже и направитесь туда, куда ведут глаза и ум, то достигнете Совета Безопасности ООН в Нью-Йорке, где греют свои задницы четверо белых и один китаец. Извините за то, что так визуален. Представители победителей Второй мировой войны, люди, бросавшие бомбы с пикирующих самолетов в темные спальни спящих гражданских лиц, это те самые люди, которые говорят теперь остальным, что является допустимым в зонах конфликтов и что не разрешено законом, и требуют, чтобы мы соблюдали их указы.
Да, я знаю. Враг, с которым они столкнулись, был не самым приятным из людей. Но будут ли они действовать по-другому сегодня, столкнувшись с иным человеком, нежели Адольф Гитлер?
Неужели будут?
Цифры за октябрь 2013 года по Ираку, стране, в жизнь которой законопослушные страны Запада вмешивались довольно длительное время: 979 человек погибли за тридцать дней. Эта цифра не включает смерти от дорожно-транспортных происшествий, болезней и обычных преступлений.
Я готов покинуть базу и в последний момент, когда я выхожу с ее территории, мне приходит в голову одно слово: Сарона. Я хотел бы встретиться с людьми, основавшими Сарону, спросить их, что заставило их приехать сюда. Но к сожалению, не могу, потому что британцы выселили их задолго до моего рождения. Возможно, я могу компенсировать это, посетив монастырь Табха на берегу Галилейского моря. Там немцы перехитрили британцев.
Выход Сорок Седьмой
Там, где Иисус Христос накормил голодающих, немецкий монах кормит посетителей своими размышлениями об евреях.
Я в монастыре Табха и брат Йозеф, обладатель пары диковатых глаз, симпатичный брат, родившийся в 1971 году в Дюссельдорфе, Германия, приветствует меня рукопожатием и улыбкой.
Монастырь Табха принадлежит Немецкому Обществу Земли Хейлиген, основанному еще 1890 г. Немецкие монахи были здесь издавна, но британцы посадили их в тюрьму, когда разразилась Вторая Мировая война. Пока они сидели в тюрьме, находившееся в Кёльне Общество попросило монахов негерманского происхождения приехать, чтобы следить за имуществом. Отец Джером из Хорватии, бывавший здесь в 1933 году, взял на себя обязанность приехать и следить за этим местом.
Это был умный ход. Как закончилась война, это немецкое Общество все еще обладало собственностью, в отличие от темплеров Сароны. Отец Джером, глубокий старик, все еще жив, и когда я спрашиваю его, не лучше ли было, если бы он остался в Италии, где он до этого пребывал, он не отвечает. Я присаживаюсь к младшему монаху, брату Йозефу, настоящее имя которого Тони, для небольшой сердечной беседы.
— Брат Йозеф, расскажи мне что-нибудь. Как немцу вроде вас живется здесь, с евреями?
Брату Йозефу требуется время, чтобы ответить на такой вопрос. В юности он никогда не думал об Израиле.
— Должен признаться, — говорит он, — что мне потребовались годы, чтобы Иерусалим, Израиль и реальность этой земли вошли в мое сердце и мой разум.
— Что случилось?
Он дает мне пространный ответ, представляющий собой скорее бесконечный поток сознания, и затем возвращается и рассказывает об осаде израильской армии, происходившей в Вифлееме "осенью 2000 г., которая заставила меня задуматься".
Я прошу его рассказать мне, что происходило и что он думал в то время.
— Группа палестинской милиции ворвалась в Церковь Рождества Христова и взяла заложниками мирных жителей, находившихся внутри, и в ответ армия осадили это место.
— Вот почему, как вы сказали, "реальность этой земли" достигла вашего сердца. Что вы подразумеваете под "реальность"?
— Реальность жизни под оккупацией.
— Позвольте мне понять вас, брат. Когда мусульмане захватили ваших христианских братьев и сестер в плен, подвергнув опасности их жизни в одной из главных святынь вашей веры, вы сменили свою первейшую лояльность — верность своим христианским братьям — на преданность этим мусульманам. Не просто вашу преданность, вы приняли гораздо более серьёзное решение в их пользу и приехали сюда. Это имеет смысл для вас? Меня это ошеломляет. Не принимайте это лично, но иногда я думаю, что всякий раз, когда немцы говорят об евреях, смысл и логика таинственным образом исчезают. Я ошибаюсь?
Брат Йозеф смотрит на меня, затем смотрит на невидимую точку куда-то мимо, и после нескольких минут мертвой тишины произносит: