— Вы когда-нибудь влюблялись в мужчину-израильтянина?
— Нет. Я не могу.
— Почему нет?
— Я палестинка. Это все равно, что еврейка влюбится в немецкого офицера-нациста.
— Вы хотели бы, чтобы палестинцы и израильтяне разрешили свой конфликт, поделив землю на два государства, Палестину и Израиль?
— Нет. Сионизм это расизм. Ведь ясно, что моя страна, моя земля украдены, и теперь они ищут оправдания для этого, изо всех сил стараясь стереть меня отсюда. Израильтяне украли стиль одежды, которую носила моя мать, и назвали его израильским. Они украли нашу еду и называют ее израильской.
Черт побери, почему сегодня все привязались к этой фалафели! Надия, которая живет в Иерусалиме, является гражданкой Израиля и имеет израильский паспорт, сообщает мне, что "жизнь в условиях оккупации" ужасающа и что евреи "чуть не убили мою дочь."
— Что случилось?
Ну, случилось следующее. На днях Надия возвращалась с Западного Берега, а оккупанты поставили заграждение перед въездом в Израиль. Она была в первой линии автомобилей, вспоминает она, в очень жаркий августовский день. При ней была дочь, и ребенок хотел есть, она ещё на грудном вскармливании. Надия умоляла солдат позволить ей просто проехать, но они отказали: "Нет, это контрольно-пропускной пункт." Поскольку младенец плакал, то у нее не было иного выбора, кроме как покормить ребенка в машине.
Почему это является убийством, или почти убийством, находится за пределами моего понимания.
— Минутку. Вы получали бесплатное высшее образование бог знает сколько лет, не так ли? Вы, как гражданка Израиля, получаете медицинскую помощь бесплатно или за символическую плату, вы известная певица…
— Оккупанты должны платить цену за оккупацию: они обязаны оплачивать оккупируемым медицинские расходы, продукты питания и высшее образование, — обрезает она меня.
Я не знаю, какой закон или книга указов говорит, что государство, какое бы ни было, должно оплачивать пять лет музыкальных классов в дополнение к двум с лишним годам факультета социальной помощи своим гражданам, не являющимся евреями (евреи не получают бесплатное университетское образование в Израиле), но если это называется оккупацией, я хотел бы быть оккупированным всю оставшуюся жизнь.
Надия, являющаяся христианкой, вышедшей замуж за мусульманина, обвиняет израильтян и в другом. Ее дети, говорит она, воспитываются как мусульманине, ибо таков израильский закон. Оккупанты диктуют христианке, вышедшей замуж за мусульманина, воспитывать своих детей мусульманами.
Зная, что я немецкий турист, она скармливает мне все, что, она полагает, немецкое брюхо переварит в этот постный день. Но дело в том, что я родился здесь, а не в Германии. То, что она называет израильским законом, на самом деле — закон ислама, но я не возражаю ей. Она говорила с западными журналистами и раньше, и если я оспорю ее, она может усомнится в моих арийских корнях.
Ее ненависть к израильтянам беспредельна, как и у доктора Ехаба. Зачем офис Ханан Ашрауи послал меня к этой паре, для меня загадка. Видимо, эти двое считаются "умеренными" в палестинском обществе. Если это умеренные, спрашиваю я себя, что же такое экстремисты?
* * *
Скоро наступает вечер, и разрешается кушать. Я прошу Надию указать мне хороший ресторан с палестинской кухней, и она привозит меня в своем Опеле в центр Рамаллы. Она показывает на здание через дорогу от нас и говорит, что на пятом этаже есть ресторан, который можно попробовать. Что я и делаю.
— Вы можете здесь есть все и сколько угодно. Цена? Восемьдесят девять шекелей, — говорит мне официант.
— Это дорого, — отвечаю я ему, — слишком дорого для такого, как я.
Он сразу понимает, что на самом деле я палестинец, и снижает цену до сорока пяти. Сажусь и начинаю с вкусного холодного куриного супа. Здесь я впервые понимаю, что можно есть куриный суп холодным, после чего двигаюсь дальше к остальным блюдам. Как всякий истинный мусульманин, я постился весь день, и теперь мне нужна вся еда, что есть на земле.
И здесь я получаю ее всю.
Помещение забито мужчинами, женщинами и детьми. Люди, в том числе пожилые женщины в хиджабах, курят кальян и сигареты, а певец исполняет прекрасную арабскую музыку. Когда он поднимается до высоких нот, а это происходит довольно часто, обедающие курильщики вскрикивают в знак одобрения. Они хлопают, они подпевают, они кричат. Ох, как они кричат! Это чертовски красиво. И если это и есть палестинская культура, они могут собой гордиться.
* * *