Джона обхватывает ее за талию, притягивая ближе.
— Эрин здесь, — говорит он, выглядя гордым и влюбленным. — Разве она не прекрасна?
Ее лицо — сплошное месиво.
Ее тело изрешечено пулевыми отверстиями.
Я с ужасом смотрю на лимонад в своей руке, наблюдая, как бледно-желтая жидкость окрашивается в красный цвет. Это неправильно. Это не по-настоящему.
Нет, нет, нет.
В мои мысли проникает звуковой сигнал. Настойчивый и пронзительный. Я затыкаю уши обеими руками и качаю головой.
— Что это за шум?
Джона улыбается.
— Пора идти.
— Куда идти? — Тревога сжимает мою грудь. — Идти больше некуда.
— Всегда есть куда. Никто не остается потерянным навсегда.
— Но… я не закончила писать тебе то письмо, — говорю я ему. Внезапно это единственное, что имеет значение. Мне нужно закончить письмо. Джоны нет уже много месяцев, а я так и не написала ему. Так и не сказала ему, что мне не все равно, что я все еще люблю его и ужасно по нему скучаю.
Я так и не смогла собрать воедино свое письмо-сказку, в котором влюбилась в мальчика в лесу, с которым качалась на лианах и питалась ягодами и дождевой водой. Почему-то мне кажется, что это важно. Он должен знать, что со мной все в порядке. Моя история любви победила.
Джона соглашается, все еще прижимая к себе окровавленную Эрин.
— Так напиши письмо, Пятачок. Время еще есть.
— Я не могу.
— Конечно, можешь.
— Но…
Он щелкает пальцами.
И я оказываюсь на поляне.
Птицы щебечут под кронами деревьев, а солнечный свет просачивается сквозь листву ветвей, отбрасывая золотые лучи к моим ногам. Макс сидит напротив меня, прислонившись спиной к огромному стволу, его колени подтянуты к груди, обе руки болтаются между ними. На моих коленях лежит блокнот, в руке зажата розовая ручка. Я моргаю, глядя на Макса, изучая его. Любуюсь его копной волос и кристальными глазами.
Но прежде чем успеваю что-либо осознать, в мою сторону со скоростью света летит маленький камешек. Я не успеваю подумать, как моя рука взлетает и ловит его с жуткой точностью.
— Отличные рефлексы, — говорит Макс, хмуря темные брови.
— Я… хорошо ловлю вещи.
— Да. Ты упоминала об этом.
Я разжимаю пальцы и опускаю взгляд на камень на моей ладони. Он гладкий и белый. Каким-то странным образом успокаивает. Он словно привязывает меня к твердой земле, к миру, который я когда-то знала.
Сглотнув, я смотрю на Макса.
— Ты идешь сегодня на костер? — интересуется он, выдергивая высокие травинки из пространства между своими раздвинутыми ногами.
— Нет.
Он кивает.
— Я тоже.
Блокнот тяжестью лежит у меня на коленях, а рука потеет вокруг гелевой ручки. Я смотрю на незаконченные слова и думаю, почему так и не дала им жизнь. Я должна написать письмо и отправить его Джоне. Должна дать ему знать, что со мной все в порядке.
А в порядке ли я?
Даже если нет, я могу солгать. Я солгу ему.
— Ты должна закончить его, — говорит мне Макс.
Его голос затихает, звуча на расстоянии. Вместо него в моих ушах раздается свист, словно раскаленный кнут бьет по мозгам. Я нахожусь в свободном падении. Холодный ветер кусает мою кожу, ветки деревьев скребут и царапают, далекий крик проникает в мой разум.
Звуковой сигнал возвращается, и я не могу от него отгородиться.
Бип, бип, бип.
— Давай, Солнышко, — призывает Макс шепотом. Эхом.
Бип, бип, бип.
Я делаю глубокий вдох.
И поднимаю ручку.
Дорогой Джона,
Сегодня я влюбилась в мальчика, который…
Мои глаза распахиваются.
Кислород наполняет легкие с резким вдохом, когда мое тело напрягается и выгибается дугой, отталкиваясь от упругой поверхности. Звуковой сигнал набирает скорость, и мой взгляд обегает незнакомое пространство. Яркие флуоресцентные лампы мелькают перед глазами. За гудками я слышу неразборчивые голоса, шквал слов, которые я не могу разобрать. Я с трудом их понимаю.
Очнулась.
Проснулась.
Она проснулась.
Меня охватывает паника. Пальцами вцепляюсь в накрахмаленную ткань, и в руке чувствуется острая боль. Игла? В горле пересохло, губы сухие и потрескавшиеся. Попытка заговорить приводит к хриплому шепоту, мои голосовые связки протестуют после того, что кажется вечностью молчания. Меня охватывает еще большая паника. Я напугана, потеряна, одинока.
Я не одна.
Надо мной мелькают лица, которые я не сразу узнаю.
Где я?
Мне хочется плакать, но я не могу вспомнить, как.