У меня щемит сердце. Мы с бабушкой Ширли никогда не были близки, но она — моя семья. И кроме меня, она — все, что осталось у моей мамы.
— Мне очень жаль. Я бы хотела навестить ее.
— Я знаю, милая, — говорит мама. — Я собираюсь приготовить нам что-нибудь вкусненькое…
— Но дело не только в этом, — перебиваю я.
Она замолкает, снова втягивая воздух.
— Что?
Я интуитивно чувствую, что мама что-то от меня скрывает. Я просто знаю это. Конечно, она расстроена из-за бабушки Ширли, но это не то, о чем она собиралась рассказать мне в больнице той ночью. Я медленно поворачиваюсь, опираясь на ходунки. Мама стоит там, прижав одну руку к ключице, а в ее глазах мерцают невысказанные слова.
— Расскажи мне, — призываю я ее.
Ее взгляд опускается на ковер.
— Мама… пожалуйста.
— Хорошо, — соглашается она, сглотнув. — Это… об отце Кая. Риккардо.
Я моргаю.
На то, чтобы осмыслить слова, уходит мгновение, потому что я их не ожидала.
— А что с ним?
— Ну, мы сблизились за последние несколько месяцев, пока ты была в больнице. Мы начали встречаться, — признается она. — Я не хотела тебя шокировать. Я знаю, это странно. Я ни с кем не встречалась с тех пор, как ушел твой отец, а это было больше десяти лет назад, так что, надеюсь, ты не станешь думать о…
— Мама, — прерываю я ее. — Я думаю, это потрясающе. Почему ты боялась сказать мне об этом?
Она поджимает губы, покачивает головой и пожимает плечами.
— Я… не знаю. Прости. Я подумала, что ты расстроишься и воспримешь это неправильно.
Нахмурившись, я качаю головой в ответ.
— Ни в коем случае. Я рада за тебя. Очень рада.
— Правда?
— Правда. — Прищуриваю глаза, переваривая эту неожиданную информацию. — Бринн мне не сказала.
— Я попросила ее не делать этого. Подумала, что для тебя это будет слишком тяжело. Ты была такой хрупкой, Элла. Я хотела быть осторожной.
— Ну, все хорошо. Более чем хорошо, — говорю я, впервые за последнее время ощущая радость. Маме было одиноко. Она заслуживает того, чтобы снова наслаждаться романтикой. — Я рада за тебя.
Ее улыбка становится шире, и она быстро кивает головой.
— Спасибо. Пойду приготовлю запеканку. Ты должна что-нибудь съесть.
Я начинаю протестовать, но она уже идет по коридору в сторону кухни. Вздохнув, закрываю за ней дверь и наслаждаюсь тишиной. Стою в центре комнаты, обводя взглядом небольшое пространство и нагромождение беспорядка.
Когда взгляд натыкается на мое отражение в зеркале напротив, я останавливаюсь, чтобы посмотреть. По-настоящему взглянуть на себя. И решаю, что внешне в точности отражаю свои внутренности. Больная и истощенная. Анемичная. Моя бледная кожа почти прозрачна, под глазами залегли серые круги. Некогда блестящие волосы свисают бесцветными прядями, обрамляя мое лицо, благодаря дешевым туалетным принадлежностям, предоставленным больницей и реабилитационным центром. Мама привезла мой любимый кондиционер, но он так и не покидал моего рюкзака. Здоровые волосы не казались важными в то время, когда все остальные части меня работали на износ. Больная душа и прикованное к постели сердце.
Врач сказал мне, что, скорее всего, у меня депрессия и перепады настроения. Несколько раз ко мне приходил психотерапевт, чтобы поговорить со мной, но что я могла сказать? В декабре прошлого года я была на грани того, чтобы влюбиться в парня, и этот парень жутко похож на человека, который напал на меня и оставил умирать?
Нет.
Здесь нет исцеления. Есть только зияющая рана, кровоточащая от иронии.
Хотя Бринн была для меня источником тепла и утешения, я заметила, что с некоторых пор… перестала добавлять восклицательный знак в конце ее имени. Медленно подхожу к кровати, срываю с матраса стеганое одеяло, подношу его к зеркалу и накрываю им стекло. Я не хочу видеть физических свидетельств своего упадка.
Там тоже нет исцеления.
Прежде чем вернуться в постель, я в нерешительности останавливаюсь у окна. Смотрю на сумрачное небо, окрашенное последними остатками заходящего солнца. Кроваво-оранжевый и темно-розовый. Эти цвета переливаются на крыше дома Мэннингов, отчего кажется, что она пылает потусторонним огнем. Так призрачно и прекрасно одновременно. Я наслаждаюсь видом несколько минут, прежде чем приоткрыть окно, радуясь, что оно не заедает, и забираюсь в постель.
Через час мама стучит в дверь, сообщая, что ужин готов, но я игнорирую ее и притворяюсь спящей. Ее шаги удаляются в коридоре, и все снова становится тихо. Сумерки сменяются ночью, но сон так и не приходит. Часы идут как в замедленной съемке: я ворочаюсь, сбрасываю с себя простыни, а затем натягиваю их обратно. Переворачиваюсь то на спину, то на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Но так и не нахожу комфорт.