— Мы не расставались, Солнышко, — шепчет он в ответ. — Просто разошлись на время.
Мое дыхание сбивается.
Лавина душевной боли обрушивается на меня, заживо погребая под собой.
— Я не была уверена, что нас можно исправить, — признаюсь я сквозь комок в горле. — Все, что случилось… с Джоной…
Он отводит взгляд, смотрит в землю, и моя грудь сжимается от горя и печали.
Я все еще думаю о своем брате… каждый день. Невозможно не думать.
Но это уже не так больно, как раньше. В первоначальном деле против него всегда были сомнения. Он так и не признавал свою вину. Улики были сокрушительными, но, когда ты так сильно любишь человека, когда вся твоя жизнь соткана и переплетена с его жизнью, трудно поверить, что он способен совершить такое ужасное преступление. Я до сих пор не знаю правды. Вероятно, никогда не узнаю, что произошло в ту ночь, когда Эрин Кингстон и Тайлер Мак лишились жизни.
После того как его первоначальный приговор за двойное убийство был отменен, Джона оказался в сомнительном с юридической точки зрения положении. Принцип двойной ответственности означал, что он не может быть повторно привлечен к суду за эти убийства. Поэтому, столкнувшись с новым обвинением в смерти Маккея, Джона и его адвокат решили, что лучше избежать еще одного неопределенного судебного разбирательства.
На этот раз он согласился на предложенную сделку о признании вины: смягчение обвинения в убийстве второй степени до умышленного непредумышленного убийства. В обмен на это он был приговорен к пятнадцати годам с возможностью условно-досрочного освобождения через семь лет, а также обязался посещать программу терапии по управлению гневом во время заключения. Учитывая его историю и прошлые обвинения, многие сочли приговор мягким.
Даже я.
Но, учитывая сложности предыдущего судебного разбирательства и то, что доказательства были признаны неприемлемыми, обвинение сочло, что это был самый стратегически верный способ обеспечить Джоне хоть какую-то долю справедливого наказания. И в итоге маме не пришлось переживать душевную боль еще одного судебного процесса, что стало маленьким плюсом.
Макс снова смотрит на меня, когда молчание затягивается, и ставит свою банку.
— Ты его навещала? — интересуется он.
Я жестко качаю головой. Джона находится в исправительном комплексе средней тяжести в Пайквилле, примерно в полутора часах езды к востоку от Теллико-Плейнс.
— Нет, но мама навещает его раз в месяц.
— Как ты к этому относишься?
Я пожимаю плечами.
— Я ее не виню. Это ее сын.
— Он твой брат, — говорит Макс, его тон смягчается. — Он защищал тебя.
— Он мстил за меня, — поправляю я. — Есть разница. И я никогда не просила его об этом. Боже, это последнее, чего я хотела… — Еще больше слез угрожает вырваться на свободу, когда наши глаза встречаются. — Как ты, Макс? Со всем этим?
Его взгляд опускается на щепки под нашими ботинками.
— Я справляюсь. Странное положение… скорбеть по тому, кого любил, и в то же время обижаться на него за то, что он совершил что-то ужасное. Я знаю, что ты это понимаешь. — Он сглатывает. — Некоторые дни лучше, чем другие.
Я понимаю. Я нахожусь в точно таком же положении.
Ироничная параллель была бы забавной, если бы не была такой трагичной. И поначалу я боялась, что если когда-нибудь снова увижу Макса, то снова увижу лицо его брата, излучающее злобу. Увижу темные глаза вместо кристально-голубых. Бездушие вместо теплоты.
Но я не вижу.
Все, что я вижу — это Макс.
— Мне так жаль, — выдыхаю я.
И мне действительно очень жаль.
За все.
Я встаю со скамейки, сдерживая рыдания. Плач тоски, отчаяния. О том, что мы не можем изменить, и о том, что еще можем. О неизвестном и известном, о трагедии и судьбе.
Ноги сами несут меня к лесу, граничащему с небольшим ручьем.
Я слышу, как парень идет следом.
Слышу его знакомые шаги. Тяжелые ботинки по неровной земле.
Я останавливаюсь на краю ручья, вода почти замерзла, а слезы, как крошечные сосульки прилипают к щекам.
— Я составила список, — тихо говорю я, когда Макс подходит ко мне и мы оказываемся плечом к плечу. — Список всех вещей, которые ты хотел, чтобы я сделала. И вела подсчет. — Наклонившись, я беру небольшой камень пальцами в перчатке и провожу большим пальцем по его граням. — Но я так и не поняла, как пускать «блинчики».
Макс наблюдает, как я отвожу руку и бросаю камень в воду. Он отскакивает от ледяного пласта и исчезает в черной бездне.
Я вздыхаю и поворачиваюсь к нему с разочарованным видом.