ЭПИЛОГ
Элла
Год спустя.
Любовь побеждает все.
Так сказал мне Джона однажды вечером, когда мы готовили на кухне бок о бок, желая удивить маму пиршеством из запеченной утки и домашнего картофельного пюре. Мне тогда было всего пятнадцать, а Джоне — девятнадцать, и я решила, что он знает толк в любви. В конце концов, у него была Эрин. Любовь загоралась в его глазах, когда он говорил о ней, и любовь искрилась в ее милой улыбке, когда она смотрела на него. Мой брат был экспертом в любви, я была уверена в этом. Он был настоящим экспертом во всем.
— Элла, слушай меня, и слушай внимательно, — сказал он, сжав мое плечо, когда посыпал мясо розмарином. — Я многого не знаю, но знаю одно: любовь побеждает все. Любовь побеждает всегда. Если тебе когда-нибудь будет плохо, я имею в виду, совсем плохо, помни об этом, хорошо? Помни, что я люблю тебя. Всегда. И ты пройдешь через это.
Любовь побеждает все.
И все же я всегда задавалась вопросом: какой ценой?
Я сажусь за круглый стол, комната освещена медными лампочками, свисающими со стерильного подвесного потолка.
Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз.
Его руки и рубашка не забрызганы красным, а глаза по-прежнему смотрят на меня с той же яростной защитой, которую я всегда в них видела. Даже в тот последний роковой день.
— Пятачок. — Взгляд Джоны останавливается на мне, его голос сочится лаской. Он сидит напротив меня, без наручников, но скованный тысячью других способов. — Наконец-то ты пришла ко мне.
Ботинки скрипят по линолеуму, пока сотрудники исправительного учреждения расхаживают по комнате для свиданий, а я смотрю на Джону, который, ссутулившись, сидит на маленьком синем стуле. Он почесывает свою густую рыжеватую бороду и ждет, пока я заговорю, раздвинув колени и покачивая ими туда-сюда, его зеленые глаза сверкают так, словно он никогда не видел ужасов и кровопролития, созданные его рукой.
В моем сердце все еще кипит гнев.
Но помимо этого… в нем есть покой.
Принятие.
Любовь.
Любовь ко мне — к моему благополучию, к моему светлому будущему и ко всем тем людям, которые подняли меня на ноги и поддерживали, несмотря на удары холодных ветров и разрушения от слишком большого количества ураганов.
Люблю ли я Джону?
Люблю ли я этого мужчину напротив, который смотрит на меня так, как будто ничего не изменилось, как будто мы все еще дети с мечтательными глазами, готовящие на скорую руку рецепты и читающие истории у камина?
Да.
Я люблю его. Люблю кусочки давно минувшей жизни, за которые все еще цепляюсь, когда мой разум блуждает, а сердце вспоминает. Я люблю человека, которым он был когда-то, человека, которого он показал мне, когда царила невинность, а душевная боль казалась чем-то таким, что случается только в книгах и фильмах.
Мне позволено скучать по мгновениям и лить слезы утраты, когда солнце скрывается и его место занимают тени.
Мне позволено любить его.
Но ключ к исцелению — это когда ты знаешь, за что держаться…
А что нужно отпустить.
Несмотря на любовь.
— Завтра я выхожу замуж, — говорю я Джоне, наблюдая, как выражение его лица меняется на удивленное.
— Ни фига себе, — выдыхает он, выпрямляясь. — Черт, Пятачок. Моя младшая сестренка нашла любовь. Я всегда хотел этого для тебя, ты же знаешь.
Я поджимаю губы, глядя на поцарапанную столешницу.
— Я выхожу замуж за брата человека, которого ты убил.
Он замолкает.
Вокруг нас раздаются голоса: близкие разговаривают с заключенными, сотрудники исправительного учреждения отдают приказы.
Я поднимаю взгляд.
Джона медленно кивает, блеск в его глазах тускнеет.
— Ну, это какая-то извращенная ирония. Полагаю, мне не стоит ожидать приглашения на рождественский ужин, как только выберусь отсюда, да?
Я сглатываю, сердце скручивается колючими узлами.
— Ты чуть не погубил нас.
Он наклоняется вперед, опираясь на стол, его глаза сужаются, предплечья сгибаются, когда он складывает ладони вместе.
— Я защищал тебя, Пятачок. Я спасал тебя от этого мерзкого куска дерьма, который чуть не убил тебя, — парирует он, и его радужки темнеют, как грозовые тучи. — Я бы сделал это снова. В мгновение ока, черт возьми.
Мое сердце бьется, как гвоздь в крышку гроба.
Джона лежит в этом гробу. Я засыпаю его землей навечно.
Я должна.
Должна, даже если это больно. Даже если люблю его.
— Поэтому мы больше никогда не увидимся после сегодняшнего дня, — признаюсь я, голос срывается от боли. — Я больше не буду тебя навещать.