В этот момент буря в его глазах превращается в печальный, медленный моросящий дождь, а дыхание сбивается и срывается.
— Не говори так.
— Я не мама, — шепчу я в ответ. — Я люблю тебя, но моя любовь не побеждает все. Она не отменяет тех ужасных вещей, которые ты сделал, того, как ты разрушил жизнь, которую я создавала, которую я только начала восстанавливать с нуля. Ты разрушил все это и оставил меня разбитой.
— Да ладно, Элла, — рычит он в ответ, и по его лицу пробегает боль. — Ты говоришь так, будто я гребаный монстр, а я всего лишь оберегал тебя. Я поклялся, что сделаю для тебя все, что угодно, что буду защищать тебя до самой смерти, и не жалею, что сдержал это обещание. Ни капельки. — Он наклоняется еще ближе, удерживая мой взгляд. — И я надеюсь, что тот мужчина, за которого ты выйдешь замуж, сделает то же самое.
Моя нижняя губа подрагивает.
— Макс не такой, как ты. Он хороший, чистый и благородный. Он сражается за меня. Он защищает мою честь, но также защищает и мое сердце. — Не отрывая глаз от блестящего о пола, я сжимаю руки в кулаки на коленях. — Ты сказал, что сделаешь для меня все. Ты поклялся в этом.
— Ты знаешь, что сделаю, — подтверждает он. — Думаю, я это доказал, не так ли?
Я скрежещу зубами, глядя на него, наблюдая, как его медные брови нахмурились в ожидании моей просьбы.
— Я хочу попросить тебя сделать для меня последнюю вещь. Ты должен пообещать, что сделаешь это.
— Обещаю, — бормочет он, обхватывая руками край стола, сжимая его все крепче в ожидании.
Я расправляю плечи, делаю глубокий вдох и говорю:
— Никогда не ищи меня.
Проходит мгновение.
Напряженные, молчаливые секунды, когда мои слова долетают до его ушей, а черты его лица медленно опускаются от душевной боли. Джона словно сдувается, его борьба иссякает, все следы света исчезают из его взгляда.
— Пожалуйста, — умоляю я, и слезы катятся ручьем. — Ты поклялся, что всегда будешь защищать меня, и вот так ты защитишь меня. — Мои губы дрожат, руки дрожат. — Защитишь меня… от себя.
Он качает головой туда-сюда, неверие затмевает зеленый цвет его глаз.
— Элла, этот ублюдок чуть не убил тебя. Он мог снова причинить тебе боль, и я…
— Дело не в нем, — говорю я сквозь боль. — Дело в тебе. Дело в том, на что ты готов пойти, какие границы переступить, невзирая на последствия. Я не могу жить в страхе, гадая, что ты сделаешь в следующий раз или как можешь перевернуть мой мир с ног на голову. Я люблю тебя, Джона, люблю… но мне нужно любить тебя издалека.
В его глазах стоят слезы, а челюсть подрагивает от напряжения.
— Нет, — шепчет он. — Нет, Пятачок.
— Да, — сокрушенно говорю я. — Когда ты выйдешь за двери тюрьмы через шесть, восемь, десять лет… ты будешь жить без меня. Притворись, что у тебя нет младшей сестры, если это потребуется. Мама никогда не привозила меня из больницы в розовом одеяле, мы никогда не играли в палочки Винни-Пуха на деревянном мосту, и ты никогда не стрелял человеку в грудь во имя братской любви. — Я выдавливаю из себя слова, с каждым слогом все больше ломаясь. — У меня никогда не было оранжевого рюкзака, который я носила с собой каждый день, мечтая, чтобы ты был рядом и нес его за меня. У нас не было ни шуток, ни любимых рецептов, ни приключений в Стоакровом лесу за ранчо. Все это было сном. Сказкой.
Из его измученных глаз катятся слезы.
Маленькие капельки одна за другой скатываются по его щекам, пока он молча смотрит на меня, его горло сжимается, а костяшки пальцев белеют на столе.
— Обещай мне, — заканчиваю я с тихим плачем. — Обещай, что сделаешь это.
Джона смотрит на меня еще одну томительную секунду, прежде чем вдохнуть и провести рукой по лицу, стирая следы своей боли, той ужасной боли, которую он привел в движение нажатием на курок. Он смотрит, моргает, его губы раздвигаются, но из них не вырывается ни слова.
Все, что он делает, это кивает.
Один кивок.
Последнее обещание.
— Спасибо, — хриплю я, кивая ему в ответ и закрывая рот рукой, чтобы сдержать рыдание. — Спасибо, Джона.
Прежде чем я успеваю отодвинуть стул, чтобы уйти, его уходящие слова наконец-то прорываются наружу, попадая мне в уши и пронзая сердце.
— Как же мне повезло, — тихо выдыхает он, горло сжимается от горя. — Иметь что-то, из-за чего так чертовски тяжело прощаться.
Я смотрю на него еще раз. Последний взгляд на своего старшего брата.
Затем отвожу глаза, встаю с кресла и выбегаю из комнаты.
Прощай, медвежонок Винни-Пух.