Я не даю ей заговорить. Слишком боюсь, что это могут быть за слова.
Я ненавижу тебя.
Как ты посмел?
Ты должен был дать мне утонуть.
Вместо этого я наклоняюсь и тихонько шепчу ей на ухо, как раз, когда солнце исчезает за горизонтом и небесный огонь гаснет.
— Привет, Солнышко.
ГЛАВА 10
ЭЛЛА
Кажется, я слышу… рождественскую музыку.
Джонни Мэтис поет о снеге и омеле, и на мгновение я погружаюсь в детство — теплую гавань ностальгии, печенья «Сникердудль» и маленьких освежителей воздуха в виде елок для машины. Мои родители никогда не покупали настоящую елку, потому что у Джона была аллергия на хвою. Поэтому я импровизировала. Экономила деньги на карманные расходы, ехала на велосипеде в продуктовый магазин и набирала приличное количество своих любимых освежителей воздуха с еловым ароматом. Приехав домой, я украшала ими искусственную елку, подвешивая за нитки к пластиковым иголкам и вдыхая затхлый аромат хвои.
Очень близко.
Джонни Мэтис пел нам серенады весь декабрь. Мама любила включать старую видео кассету, на которой Джонни бесцельно прогуливался по праздничным декорациям с людьми в ужасных рождественских свитерах девяностых. Это был какой-то сезонный спецвыпуск, который транслировался по телевидению, и он был ужасен, но маме нравилось. И нам нравилось, потому что нравилось ей, и… ну, спустя годы, я думаю, что мне правда это нравится, потому что напоминает о более счастливом времени, о сладких моментах, запертых в волшебном снежном шаре.
Моя голова начинает пульсировать.
В ушах стоит рев, отгоняющий воспоминания. Образы того, как мы сидим у камина с маминой домашней смесью «Чекс микс» и зефиром в шоколаде Джоны, сменяются жжением в легких. У меня болит в груди. И на этот раз это не обычная боль от грусти. Это физическая наполненность, тяжесть. Горячее давление сжимает мои ребра и поднимается в легкие. Легкое вибрато Джонни Мэтиса заглушается, и вскоре за ним следуют все мои чувства.
Мои глаза распахиваются.
Тело сотрясается.
Я задыхаюсь.
Отплевываюсь.
Я дышу.
Вода выплескивается из моего рта со скоростью яростного шторма, когда я поднимаюсь с причала и переворачиваюсь на бок, кончиками пальцев цепляясь за деревянные доски. Мое горло словно в огне.
Кажется, я чуть не утонула.
Кажется, я хотела этого.
Думаю, так и было.
Из всех чувств, которые можно испытывать сейчас, я испытываю смущение. Кто-то здесь со мной. Кто-то видел меня в самый неподходящий момент и вытащил со дна озера.
Не просто кто-то.
Макс.
Я опускаюсь на спину, когда воспоминания о том, как он смотрел на меня, уплывающую в глубину, с душераздирающим взглядом в глазах, проникают в мою душу. Мои веки трепещут, голова раскалывается, а легкие продолжают неистово работать. Я не знаю, что сказать.
Парень расплывается надо мной, как светящаяся дымка.
Боже, какая же я глупая… такая безрассудная.
Я должна поблагодарить его. Извиниться.
Но Макс наклоняется, прежде чем я успеваю выдавить из себя хоть слово, и прижимается губами к моему уху.
— Привет, Солнышко.
Меня захлестывают эмоции. Слезы застилают глаза. Я чуть не умерла, но не думаю, что на самом деле хочу умереть. Не сейчас, пока нет. Я не готова к такому пугающему постоянству. Мне нужно изменить свою жизнь; мне нужен второй шанс, чтобы стать лучше. Добиться большего. Я должна…
— Останься.
Макс нависает надо мной, откидывает назад мои мокрые волосы и проводит большим пальцем по моему лбу, когда мое дыхание, наконец, начинает успокаиваться.
Останься.
Всего одно слово.
Я чувствую его больше, чем слышу.
Успокаивающий свет проникает в черную тучу, поглотившую мою душу. Рев в моих ушах постепенно стихает, превращаясь в тихий гул, пока Джонни Мэтис снова становится далеким эхом, напоминающим мне, что я все еще жива. Впереди еще не одно Рождество.
Я исчезаю, но не пропадаю.
Я ускользаю…
Но я все еще здесь.
Макс несет меня на руках всю дорогу до дома.
Две мили.
Одна рука у меня под коленями, другая обхватывает спину, с плеча свисает мой оранжевый рюкзак.
Его дыхание затруднено, камни и ветки хрустят под его тяжелыми шагами. Мимо проносятся машины. Мелькают уличные фонари. Мои веки трепещут, когда усталость одолевает меня.