Ее щеки еще больше розовеют.
— Нет, фу, никогда, — поспешно выпаливает она. — Может, это просто что-то, что нужно сделать в конце концов, и я могла бы сделать это с кем-то, кто не кажется мне отталкивающим.
— Так мрачно.
— Если я дала тебе повод думать, что мои мысли направлены в более веселое русло, то приношу свои извинения. Мне стыдно.
Вздохнув, провожу языком по верхним зубам.
— С твоей стороны очень самонадеянно предположить, что мне будет интересно.
— О, ты бы заинтересовался.
— Почему это ты так уверена?
Она поворачивается ко мне и выгибает бровь.
— Ты восемнадцатилетний натурал. И, несмотря на весь список недостатков моей личности, я не страшилище. Физически я, по крайней мере, на шесть с половиной. Может быть, даже семь. — Она снова пожимает плечами. — И еще, ты сейчас пялишься на мою грудь.
Мой взгляд снова устремляется вверх.
— У тебя на груди маленькая родинка. Я всегда считал ее милой. Она имеет форму тираннозавра.
Элла ерзает, переминаясь с ноги на ногу.
— Ладно. — Она прочищает горло и смотрит в потолок. — Семь с половиной. За интригующую родинку-динозавра. Но на этом все.
Девушка ухмыляется, и я замечаю, как ее взгляд опускается вниз и на мгновение задерживается на моих губах. Она сглатывает, поднимает глаза на меня, затем поворачивается и убегает от меня.
Снова.
— Элла. Ну же. — Я догоняю ее в третий раз, пока она движется по комнате, чтобы застелить постель. Наблюдаю, как она хватает с пола огромное одеяло и накрывает им матрас. — Ты не можешь просто бросить на меня эту бомбу и притвориться, что ничего не изменилось.
— Ничего не должно измениться. Я просто была честна.
— Мне нравится твоя честность. Но честность обычно сопровождается последующим разговором. Ты только что сказала, что хочешь заняться со мной сексом.
Она взбивает подушки, потом хлопает по ним несколько раз, пока они не становятся совсем плоскими, превратившись в сплющенные хлопковые блины у изголовья ее кровати.
— Я этого не говорила. Я сказала, что если бы хотела с кем-то переспать, то, скорее всего, с тобой. Но я также сказала тебе, что умру девственницей, так что делай выводы.
Я смотрю на нее несколько секунд, обдумывая ситуацию. Подсчитываю.
Логика в том, как она высунулась из окна моего грузовика и открыла мне свою душу, плача, пока мы держались за руки, ее сердце истекало кровью, а я собирал осколки и оставлял их себе на хранение.
Наука в том, как она прижималась ко мне на концерте, когда в воздухе витали мои любимые песни, наполняя меня надеждой и обещаниями.
Химия в том, как она загорается ярче любого метеоритного дождя Таурид каждый раз, когда наши глаза встречаются.
Я хорош в подсчетах.
Математические выкладки сводятся только к одному.
Я подхожу к ней сзади, пока мой торс не оказывается почти прижат к ее спине. Пораженная, девушка резко оборачивается, ее ладони взлетают вверх и нежно касаются моей груди. Она не отступает. Просто смотрит на меня широко раскрытыми любопытными глазами, ожидая, что я скажу.
Я стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица. Сдерживаю колотящееся сердце и делаю все возможное, чтобы не выдать дрожь в голосе.
— Ну… в одном ты была права, — говорю я ей, слегка наклоняясь, пока мои губы не касаются кончика ее уха. — Мне было бы интересно.
К черту, я тоже могу быть честным.
Девушка вздрагивает, резко вдыхая воздух, пальцы сжимаются и вжимаются в твердые мышцы моей груди.
Элла любит притворяться, что я ее не трогаю, несмотря на то, что мы держимся за руки, бросаем горячие взгляды, делаем комплименты и флиртуем. Ее отчужденность служит механизмом преодоления, придает ей силы и позволяет выживать. Поэтому я с уважением отношусь к ее отказам и каменным стенам. И позволяю ей притворяться, потому что это то, что ей нужно, чтобы выжить.
Но сейчас она не может притворяться.
Я чувствую жар ее кожи. Вижу, как она прикрывает глаза. Ее дыхание учащается, а грудь вздымается и опускается от предвкушения. Она отзывчива.
Она чувствует меня. Везде.
Наклонившись ближе, я шепчу:
— В этом ты была права, но кое в чем ошибалась.
Ее глаза закрываются.
— В чем? — спрашивает она, затаив дыхание.
Я оставляю нежный, как перышко, поцелуй на ее виске, провожу губами по щеке, а затем шепчу ей на ухо:
— Ты — чертова десятка.