Мой выход.
Я поднимаю руку и заправляю выбившуюся прядь волос ей за ухо.
— Удачное столкновение, — шепчу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в кончик носа.
На ее губах появляется сонная улыбка, когда она, зевая, прижимается ко мне, обхватив ладонями мою шею. Проходит несколько блаженных минут, прежде чем она шепчет:
— Макс?
— Элла, — отвечаю я, погружаясь в сон.
— Мне кажется, я Ушастик.
Я выныриваю из дремоты, нахмурив брови.
— Что?
— Я ослик Иа. Из «Винни-Пуха», — говорит она. — Я не хочу им быть, но это так. Его друзья пытались развеселить его, вытащить из темной норы, и это срабатывало на какое-то время… но потом он всегда заползал обратно. — Она вздыхает, ее глаза закрываются. — У Ушастика так и не было счастливого конца.
Меня охватывает меланхолия. Я притягиваю ее ближе, опускаю ее голову в пространство между моей челюстью и грудью, мой подбородок покоится на копне ее волос, и я провожу рукой по локонам.
— Тогда нам просто придется переписать его заново, — тихо говорю я ей.
Элла издает вздох, ее тело обмякает в моем объятии.
— Ты редко побеждаешь, но иногда это случается, да? — бормочет она, ее голос затихает, дыхание становится более поверхностным, когда сон уносит ее прочь.
— Да, Солнышко. Иногда, да.
Я засыпаю несколько мгновений спустя с улыбкой, зная, что этот момент — начало.
Но, как всем известно…
Начало часто оказывается концом.
ГЛАВА 24
ЭЛЛА
Джонни Мэтис — музыка для моих ушей.
Но единственное, что звучит громче, это мои стоны, когда Макс доводит меня до экстаза у двери моей спальни, запустив пальцы мне между бедер. Мягкий вокал заглушается, перекрывается ощущением языка Макса в моем рту, его рукой скользящей под мое платье и обхватывающей мою грудь. Я выгибаюсь навстречу ему со стоном.
— О, боже…
— М-м-м… — Его пальцы входят и выходят, темп ускоряется. — Целовать тебя — все равно что ловить солнце, — произносит он, опускаясь губами к моей шее и оставляя влажный след поцелуев на ключице.
Не то чтобы у меня был большой опыт в романтике, но это, безусловно, самая романтичная вещь, которую я когда-либо слышала.
Это невозможно превзойти.
Я улыбаюсь, несмотря на спазмы внизу живота, которые перерастают в покалывание в позвоночнике. Макс прижимается лицом к изгибу моей шеи, набирая скорость, и попадает точно в нужное место, заставляя еще один громкий стон сорваться с моих губ.
Он протягивает свободную руку, чтобы зажать мне рот, но я неуклюже вырываюсь и дергаюсь вперед. Я тяну его за волосы, мое изумрудное вечернее платье сбилось на талии.
— Ммммфхххс. — Это моя приглушенная версия «Макс», которая не совсем правильно произносится, когда его рука закрывает мне рот.
Впрочем, я понимаю.
Его отец прямо по коридору в гостиной. И его брат.
И моя мама тоже.
На самом деле, здесь собрались все, и все они, вероятно, слышали меня, включая Джонни Матиса.
Да. Он точно слышал.
Я срываюсь с эйфорической высоты и откидываюсь на дверь. Медленно Макс отводит руку от моего рта, кончики его пальцев задевают мою припухшую нижнюю губу. Оказывается, мне даже не нужно было краситься. Мои губы раскраснелись от поцелуев, тушь размазалась, а щеки окрасились естественным румянцем, который может быть только после оргазма.
На моих губах растягивается сонная, идиотская ухмылка, и я прикрываю глаза тыльной стороной руки, чтобы перевести дух.
Макс с самодовольным видом убирает руку у меня между ног.
— Мне кажется, ты становишься громче.
— У тебя это очень хорошо получается, — бормочу я, витая где-то далеко-далеко.
Убрав руку, я подмигиваю ему, моя пьяная улыбка все еще на месте и соответствует его улыбке.
— Твоя очередь?
Его брови изгибаются дугой.
— Конечно.
Когда Макс тянется расстегнуть пряжку своего ремня, в дверь спальни позади меня раздается стук.
Черт!
— Макс. Выйди сюда и помоги нам с этой дурацкой лазаньей, — кричит Маккей с другой стороны. — Похоже, у нее кризис среднего возраста. Потрахаться вы сможете позже.
Мои щеки горят, как от теплового удара, пока я поправляю платье и ищу на полу нижнее белье.
— Иду! — кричу я в ответ.