Масштаб поэта=высказывания особенно хорошо виден в «передышках» – это, кроме предметников (которые – передышка-успокоенность), песни, на которых читательский ум более или менее возвращается к собственной форме, встречая ритм, более простой по сравнению с – у Горбуновой напоминающими чуть ли не фехтование – ритмами свободного, то есть микро-полиметрического стиха.
мидихлорианы в моей кровина голубиных полях Москвыкак жуки в прожилках травына воробьёвых горах Москвы
автомобили как звери в норев подземных парковках Москвызато протуберанцы любвииспускает подсветка Москвы
на кольцевой спишь ты однав наушниках снова Москваты совсем не любишь менясчастливая Честнова Москва
И, как и во всех предыдущих книгах, «самое сердце» – авторская обретенность в родстве с собой – здесь в стихах о детстве и ранней юности: это очень, в том числе, достоверное свидетельство о неочевидном, отталкивающе и щемяще скудном, но – величии недавнего прошлого, да и настоящего наверняка.
Василий Бородин
Москва, зима 2016 года
когда я заступаю на вахту той тишиныкоторую охраняют ночные дозорыя не вижу деревьев, снега, домов, Луныя вижу точку на горизонте
так далеко, что неразличимо окуона удаляется или идёт навстречуныряя в лакуны неба как окуньикринки-искринки мечет —
звёздный салют фейерверк орфической рыбымы ловим случайные искры и прячем, как ворыв горящей шапке, хотя могли быдежурить в ночном дозоре
«может быть наше время тянулось как будто мы дети…»
может быть наше время тянулось как будто мы детине летело как эти лу́ны ветрá снегáкогда мама нас обнимала много столетийкак поля и реки горы и берега
как слепые щенки наощупь рядом с собакоймы пробирались сами не зная кудачтоб ветра над холмами чтоб выходя из мракавидеть в лучах друг друга юные города
видеть тела и тени на долгом пути познаньяузнать тмин и анис розу и барбарисходить по земле прыгать вверх падать внизна сырую траву страданья
когда мама разжала руки когда мы упалимы увидели её слёзы в валах туманаразлились океаны такие открылись раныдымящиеся как дали
может быть наше время тянулось как будто мы богиа теперь его мышка пестиком в ступке толчётскоро старуха с клюкой пройдёт по дорогемамино сердце с собой в узелке пронесёт
«отец – форма сына, в теле отца живёт сын…»
Love is the Law.
Карл Маркс
отец – форма сына, в теле отца живёт сынкак сын принимает форму отца своеготак любовь принимает форму закона
много дурных богатеет, благие же в бедности страждутна каменных скрижалях дрáкона —смерть за кражу полевых плодов
аккадский язык на чёрной стеле мардукаесли тамкар дал шамаллуму для продажи зерношамаллум сочтёт серебро и вернёт тамкару
если шинкарка не принимала зерноесли надитум или энтум откроет шинокшинкарку утопят в воде надитум сожгут в огне
по закону дракóна / закону солона / закону кулонана деревянных кирбах табличках из глинывызревает отец в сердцевине сына
так в любви вызревает семя законатак сын убивает отца и на матери женитсяи ослепляет себя – потому что любовь
правит богами ощеренной буквой законапотому что шинкарку утопят надитум сожгута шамаллум сочтёт серебро и вернёт тамкару
так сын расчленяет отца и насилует матьтак к людям что в бедности страждут обращается маркстак революция принимает форму закона
так в любви вызревает семя и сын-слепецбольше не сын уже но сам Бог-отецmotherfucker убийца лая
это эдип который анти-эдипвыколотыми глазами в лицо закону глядитпрозирая
«жарко в тот час синели цветы водосбора…»
жарко в тот час синели цветы водосборасквозь лепестки проливалась вода плясалисигнальные шашки
прежде засыпал он в далёком доме следяза лампой ночной у которой работает мать —шьёт ему душу белую как рубаха
во имя какой любви ты хочешь меня раздетьчтобы лежать со мной в красном песке оврагасреди лесов
я слышал работу лопат и я знаю что в этих краяхтвёрдый песок как камень как дружбабезымянных солдат