— Не понимаю вас, — раздельно проговорил не скрывающий своей тревоги Сергей Сергеевич. — Что случилось? Разве вы знакомы с моим сыном?
«Молодец парень, не сказал!» — одобрительно подумал Прямков.
— В общем-то чушь произошла, — сказал он. — Вроде архиповского тампона. Как известно хозяйственникам института, я по дамским хозяйственным надобностям никогда не беру казенную машину. И надо же было случиться, чтоб в это воскресенье жена буквально заставила меня везти на дачу навесной мотор для лодки.
— Ну и что? — еще более недоуменно спросил Сергей Сергеевич. Он ничего еще не понимал, но снова подумал, что шестое чувство не подвело его, толкнув зайти к ректору.
— А то, — продолжал Прямков, — что именно в это воскресенье комсомольцы-студенты по поручению Комиссии народного контроля проверяли, кто пользуется казенными автомобилями для загородных поездок. Вооружили их милицейскими жезлами и фотоаппаратами, и, надо сказать, действовали ребята лихо.
— Вы хотите сказать, что вас задержал мой сын? — не выдержал напряжения Кулагин.
— Вот именно! Задержал! — с готовностью подтвердил Прямков. — И документы потребовал. Честно говорю, Сергей Сергеевич, не хотел было давать, да куда там! Наставил аппарат — пришлось дать. Моя мадам вступила с ним в пререкания, так он ее так отчитал — аж про партмаксимум вспомнил. Давно нас так не отчитывали. А между прочим, резон есть. Есть, есть резон! — с совершенно неуместным, на взгляд Сергея Сергеевича, веселым удовлетворением повторил Прямков.
— Да почему вы решили, что это мой сын? — спросил раздраженный непонятной веселостью ректора Кулагин. — Головой ручаюсь, что ни на какие милицейско-комсомольские подвиги мой Славка не способен. Он у меня «рафинэ», утонченная натура. Даже слишком!
— Так вот можете радоваться! — заключил Прямков. — Ваш «рафинэ», требуя с меня документы, со всей галантностью предъявил мне свой комсомольский билет, где черным по белому написано: Святослав Сергеевич Кулагин. Кстати, за последний месяц членские взносы у него не уплачены, можете напомнить.
Сергею Сергеевичу не занимать было ни выдержки, ни умения держаться в самых неожиданных ситуациях, — жизнь научила всему. И он простился с ректором так же по-светски любезно, как и тот с ним, пообещав отчитать парня за не уплаченные в срок взносы. Но по пути домой — а шел он нарочно в обход, по самому дальнему маршруту, где не было даже витрин, которые могли бы поддержать его знакомым, падежным отражением, — по пути домой настроение его все более отчетливо портилось.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Удивительно не к месту иной раз всплывают в сознании человека воспоминания! Сергею Сергеевичу хотелось вернуть себе ту молодую собранность, тот азарт, какие он ощущал все нынешнее утро. Право же, не было серьезных причин к тому, чтобы расстаться с этим радующим душу настроением. Но его омрачали наплывающие эпизоды из уже далекой молодости, когда они с Анечкой только начинали жизнь, и у них было мало в наличии, но очень много в перспективе, и когда он возвращался домой — сначала с лекций, а потом с работы, — твердо зная, как нетерпеливо она его ждет. Почему именно сейчас это будоражило его память? Летом, когда окна были открыты, он слышал, подходя к дому, как Анечка играла «Тройку» из «Времен года». Он любил эту пьесу, и Анечка всегда встречала его «Тройкой». А в зимние месяцы звуки фортепиано можно было различить уже только в подъезде, поднимаясь по лестнице.
Как давно это было! И почему он даже не заметил, когда именно, в каком году Анечка перестала встречать его музыкой, то есть перестала ждать?
Не столь уж существенная, но грустная эта мыслишка, как настырная осенняя муха, раздражала Кулагина, и усилием воли он заставил себя думать о другом, более важном, нежели звон бубенчиков из «Тройки», — бог с ними! Ну, в конце-то концов, можно хоть сегодня попросить Аню, и она сыграет: лучший способ избавиться от искушения — поддаться ему.
Служба осведомления, однако ж, поставлена у Прямкова неплохо. Прост, прост, а за всем следит, все знает. А знает ли он, интересно, о довольно рискованной операции, которую сделал Архипов одной девице только ради того, видите ли, чтобы выправить ее походку? С Архиповым говорить бесполезно, а вот ректору института надо бы запретить в стенах серьезного медицинского учреждения этакую косметологию!
Впрочем, сегодня, вероятно, не стоило об этом говорить, на сегодня достаточно и тампона. И очень правильно сделал он, Кулагин, что не обличал Архипова, а как бы проявил заботу об общей репутации коллектива. Это естественно для любого советского врача, а для коммуниста — тем более.