— Вот именно! — Слава расхохотался громко, но невесело. Он чувствовал, как с каждым словом матери между ним и ею обрывается какая-то тоненькая, но прочная ниточка, и с тоской думал, что если люди живут бок о бок четверть века, они не могут не стать похожими друг на друга. Камни и те притираются…
Волоча ноги, будто к ним гири привязаны, Анна Ивановна вышла, пошла к буфету, накапала из пузырька на сахар и снова вернулась к сыну. Лицо у нее было опустошенное, усталое, измученное. В комнате запахло ландышем.
— Какой же выход? — спросила она, глядя Славе прямо в глаза. — Неужели все так плохо, что уже не поправить? Славик! Ведь он же тебе не враг, в нем много хорошего…
Она первая отвела глаза, поняв, почувствовав, что бить на жалость бессмысленно. Может быть, сын многой понимает, но не прощает ничего.
И ей стало еще более страшно и одиноко. И она спросила себя: неужели в этом мальчике нет ничего от нее самой, от ее самоотреченной доброты и жертвенности?
— Отец есть отец! — жестко, будто с трудом принимая эту истину, сказал Слава. — Я от него не отказываюсь. Но отношения сложились, и боюсь, что это необратимо.
Раздался звонок. Анна Ивановна поспешила к дверям.
Вернулся Сергей Сергеевич. Она занялась ужином, но мысль о том, как они встретятся за столом, отец и сын, не переставала тревожить.
Кулагин-старший вышел из своего кабинета свежий, веселый, добродушный, и это уютное добродушие как-то сбило Славку с толку. Впрочем, отец ведь не знал о только что состоявшемся разговоре!
Все было очень гладко, добропорядочно, Слава перебрасывался с отцом пустяковыми репликами, и Анна Ивановна с надеждой подумала, что не меньше половины того, что он ей наболтал, — напускное, это все с возрастом пройдет.
— Я уж забыл, что значит краснеть, — весело рассказывал Сергей Сергеевич. Отрезав маленький кусочек мяса, он ловко отправил его в рот. Он всегда ел красиво и как-то даже изящно. — А тут выхожу из операционной, срывается со скамьи библейского возраста прилично одетый мужчина: «Вы профессор Кулагин?» Я киваю. Он хватает меня за руки, чуть не на колени становится — едва удержал. Наконец выясняется, что он прилетел по телеграмме «Положение жены угрожающее», а она, слава богу, после удачной экстренной операции начала поправляться. Еле унес ноги от него. Ну, думаю, все, отделался. Ан нет! Подхожу к кабинету, слышу какие-то странные звуки. Открыл дверь и обомлел. На столе клетка, в ней два попугайчика. Оказывается, его подарок. Не знаю, что с ними делать? Может, домой взять? Как наследник думает? — обратился он к сыну. — В детстве я покупал тебе пичужек, да ты их каждый раз на волю выпускал. Помнишь, мать, как он однажды вознамерился зимой выпустить соловья, а тот никак не хотел вылетать в форточку?
— Нет уж, ради бога, не вздумай тащить попугаев домой, — запротестовала Анна Ивановна. — У меня и так забот полон рот. К вечеру ноги не ходят.
— Мама права, — согласился Слава, продолжая с аппетитом высасывать мозг из большой кости, как он это всегда делал в детстве. И даже эта его не очень-то эстетичная привычка сейчас не раздражала Кулагина. Ему хотелось, чтоб последние перед отъездом вечера в семье были тихи и уютны.
Как видно, дух умиротворенности снизошел и на Славу. Анна Ивановна чувствовала, как сын поддается доброму настроению отца.
— Да! — вспомнил Слава. — Тебе какая-то женщина звонила. Марчук, кажется. Я там записал, на календаре.
Сергей Сергеевич снял салфетку, заправленную за ворот рубашки, аккуратно сложил ее вчетверо, вытер губы. Потом откинулся на спинку стула, вынул зубочистку, но воспользоваться ею не успел.
Зазвонил телефон. По лицу Сергея Сергеевича пробежала тень тревоги и привычной усталости, и Славе вдруг подумалось, что отец просто старый. Старый, усталый, и правильнее всего было бы просто его жалеть.
Без напоминаний он бросился к телефону, решив, что, если баба, он отца не позовет. Женщины всегда говорят утомительно и слишком подробно.
Но профессора Кулагина спрашивал молодой мужской голос. Слава решил, что это ассистент Горохов, о котором отец часто рассказывал. По этим рассказам Горохов Славе нравился.
Сергей Сергеевич неторопливо и неохотно поднялся. Беря трубку, дружески потрепал сына по плечу.
Слава быстро понял, что промахнулся, — собеседник на проводе был, пожалуй, не лучше бабы. Отец несколько минут слушал, не перебивая, но лицо его все более и более мрачнело.