В клинике сегодня его ждали самые что ни на есть будни, он знал это заранее. И будни начались. Не успел он надеть халат, как позвонили из облздрава. Энергичный начальственный голос предложил принять на лечение сестру председателя облисполкома Городецкую.
— Пусть приезжает, — выдохнул Федор Григорьевич в трубку.
Через час немолодая женщина, одетая так же модно и молодо, как девчонка в трамвае, была уже в приемном покое. Как глупо и неуместно выглядело на ней это «модерновое» одеяние! Впрочем, тщетная борьба с возрастом, пожалуй, не вызвала бы в Горохове раздражения. Скорее, женщине следовало бы посочувствовать. Но вот манеры ее, очевидная уверенность в том, что законы писаны не для нее, что заботы и внимания ей положено больше, чем другим, — это пробудило в Горохове чувство активного противодействия.
Тщательно осмотрев даму, он сказал:
— Видите ли, сейчас у нас в клинике нет свободных мест. Необходимости в срочной операции у вас тоже нет, но, если хотите, я могу положить вас пока в коридоре, а затем перевести в палату. Придется несколько дней потерпеть.
Горохов был уверен, что дама не согласится. К тому же он нервничал, потому что услышал, как, поревывая, у клиники остановилась «Скорая». Там могло быть что-нибудь посерьезней.
Услышав о коридоре, Городецкая как-то нервно оживилась, посмотрела на Горохова с некоторым удивлением.
Он терпеливо ждал.
— Ну что ж, — сказала она. — Раз уж я решилась… Кладите в коридор. Но где здесь у вас телефон?
Горохов мог поручиться, что правильно читает ее мысли. «Клади, милок, клади! — наверняка думает она. — Сейчас позвоню брату, он вам всем голову намылит, а тебе в первую очередь. Мест у тебя нет! Небось «левых» устраиваешь на кровати с двумя матрацами, а меня, значит, на раскладушку, в коридор… Ну, это мы еще посмотрим…»
Да, он мог бы пари держать, что именно так она думает, — очень уж откровенно выражало эти нехитрые мысли ее лицо.
— Так где тут у вас телефон? — повторила Городецкая уже более требовательно. — Брат просил сообщить, как меня устроят.
Так! Ракета послана в цель. На лице удовлетворение. В результате не сомневается.
— Но сначала устройтесь, — сказал, поднимаясь, Горохов. — Пока еще вам не о чем сообщать. Тем более, там «Скорая» пришла, может, привезли какую-нибудь тяжелую больную. А у нас всего одна раскладушка пустует — куда я вас положу? Вот супруг ваш, ах, не супруг, простите, брат, — лицо влиятельное, похлопотал бы, чтоб нам помещение расширили. Никак не добьемся.
Дама нервно застегивала пуговички на нейлоновой блузке, а Горохов вышел.
В приемной на кушетке, ссутулившись, сидел пожилой человек с пышной выхоленной бородой, в нижнем белье и с большим крестом на шее. Крест был не обычный, нательный, — в этом даже Горохов разбирался. Особенный какой-то крест. И белье было тоже хоть и не модное, из тонкого трикотажа, но и не бязевое. Материал старинный, сразу видать, Федор ему и названия не знал.
Бородач то и дело пытался сглотнуть что-то, что ему мешало, из угла рта стекала слюна, на лбу выступили крупные капли пота. Он явно подавился.
Обычно люди в этом весьма мучительном состоянии пугаются, мечутся. Старик багровел все больше, но самообладания не терял, сидел спокойно и даже пытался утереть платком все гуще бежавшую слюну.
— Что, дедуся, проглотил? Рыбную кость или мясную? — спросил Горохов.
— Матушка удумала рыбной кулебякой попотчевать, — невнятно объяснил старик. — Нельзя ли ей позвонить, она небось плачет.
Говорить ему было трудно, начались рвотные спазмы. Но держался он все еще стойко, вот и о матушке не забыл.
— Я скажу сестре, чтоб позвонила. Значит, рыбная кулебяка, говорите? Отлично! Сядьте сюда, на низенький стульчик, и поближе к стене. Ближе! Еще ближе! — Горохов довольно резко подтолкнул старика. — Спину, спину прямее! А голову запрокиньте назад!
Одним точным движением он ввел в раскрытый рот длинную металлическую трубку. У старика потекли слезы. Он пытался что-то сказать, но вместо слов издавал неопределенные звуки, более похожие на мычание. А слезы все лились и лились из его широко раскрытых, со склеротическими жилками, испуганных глаз.
— Сидите спокойно! — ровным голосом приговаривал Горохов, хотя старик и без того не шевелился. — Не трогайте меня руками, не мешайте, а то пищевод порву. Дышите глубже! Вот так! Ртом! Очень хорошо! Отлично! Вот она, голубушка, — громко сказал Горохов, показывая старику изогнутую, как бивень мамонта, кость. — Хорош трофей? Могу вам оставить на память.