— Нет-нет, не надо! — воскликнула она почти с испугом. — Не надо меня провожать! Я хочу уйти отсюда сейчас же. И одна.
Он не стал ее уговаривать. Ему и самому было бы слишком трудно идти с нею рядом и молчать. А говорить уже было не о чем. Он знал, что оскорбил ее, жестоко оскорбил добрую, доверчивую женщину, оттолкнув ее от себя. Но знал он и то, что не любил ее, а значит, не должен был употребить во зло ее безоглядное первое чувство.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Борис Васильевич уже собирался идти на диспут, когда в дверь его кабинета постучали.
— Войдите, — сказал Архипов, взглянув на часы. Кто б ни был посетитель, кусок времени отхватит порядочный. К завкафедрой за пустяками не ходят, стараются все объяснить, обосновать.
Вошел парень, молодой. Себе-то наверняка кажется вполне зрелым, судя по манере держаться, — спокойный, уверенный, — а для Бориса Васильевича он был в одном ряду с дочкой Леночкой, заканчивающей первый курс института.
Вглядевшись, Архипов узнал посетителя, — зрительная память у него была хорошая.
— Здравствуйте, профессор! Вы меня, конечно, не помните, — уважительно, но без всякого, так сказать, подобострастия сказал вошедший. — Я у вас учился три года назад. Скворцов Вячеслав.
— Ошибаетесь, — ответил Борис Васильевич. — Не забыл. И могу вам напомнить, как мы с вами штопали диафрагмальную грыжу у одного поэта, используя для пластики дефекта дно желудка.
— Точно! — обрадовался Скворцов.
Парень хорошо сделал, что назвал имя и фамилию. Имена и фамилии Борис Васильевич действительно забывал, но зато сделанная операция и ассистенты, которые при ней присутствовали, прочно оставались в памяти. Иногда он и сам не думал, что помнит о них, но если доводилось заговорить, все обстоятельства всплывали тотчас.
— Как это вы помните, профессор? — с искренним веселым удивлением сказал Скворцов.
Архипову было приятно это удивление, памятью своей он гордился. Гордился и тем, что студенты чувствовали себя с ним совершенно свободно, просто и в то же время никогда не преступали той черты, за которой начинается фамильярность, дурной тон.
Борис Васильевич знал, что на лекциях у него сидят хуже, чем, к примеру, у Кулагина, но ему казалось, что доверия к нему у студентов больше, а значит, и то, что он им передает, они должны воспринимать глубже. Впрочем, как знать? Может, это только кажется? Может, то обстоятельство, что студенты, уже став врачами, нередко обращались к нему со своими сомнениями и заботами, само по себе еще ни о чем не говорит? Иные с такой чепухой приходят, что невольно ловишь себя на мысли — а не слишком ли дешевая она, твоя популярность?
— С чем пожаловали? — довольно строго спросил Борис Васильевич, решив, что, если и это окажется ерундой, он отправит визитера восвояси и продолжит свои дела.
— Помогите мне остаться у вас. На полставки, на четверть ставки, а временно хотя бы даже бесплатно, — неожиданно и вполне серьезно попросил Скворцов. — Не удивляйтесь, профессор, выслушайте меня.
— Ну, я слушаю, — заинтересовался Борис Васильевич.
— Я работаю в поликлинике, — начал Скворцов. — В день принимаю по пятьдесят — шестьдесят человек. Удаляю атеромы, вскрываю абсцессы, лечу переломы. Все это куда ни шло, — подмастерья тоже нужны. Но вот писать больничные листы, скрупулезно, по всякому поводу, эпикризы, заключения на ВТЭК, санаторные карты и прочее — на это просто сил нет! Я врач, я хочу лечить, а не вступать в длинные переговоры с охотниками за больничными листами или выслушивать нагоняи за плохо оформленные записи в медкарточках.
— Сколько вы получаете? — перебил Архипов, хотя примерно знал, каков будет ответ.
— Сто рублей.
Борис Васильевич кивнул:
— Ну да. Я как-то подсчитал: на круг по десяти копеек за каждую принятую голову выходит.
Он действительно все это знал и сейчас не стал углубляться, понимая, что ни решить этот вопрос кардинально, ни хотя бы как-то помочь его решению не в состоянии. В подобном положении находятся все врачи поликлиник. Смешно, но участковый терапевт получает примерно по двугривенному за каждого человека, переступившего порог врачебного кабинета, и копеек сорок — пятьдесят за посещение больного на дому. А самое печальное, что вызовы на дом делаются подчас без всякой надобности или, во всяком случае, без достаточных оснований. Ведь ответственности за это никто не несет. Подумаешь, большое дело, врач прошелся! Ему ж за это деньги платят!
Архипову пришлось однажды защищать одного работника поликлиники — тоже своего бывшего студента, — заявившего в горькой запальчивости, что у нас гораздо легче пригласить на дом врача, нежели слесаря-водопроводчика, которому, кроме всего прочего, надо еще «сунуть» на пол-литра, не то он такой ремонт сделает, что придется аварийную бригаду вызывать.