Возле одного из столбов лежала солома, за навесом шла тропинка, но уже более узкая.
Пройдя по ней вперед, я обнаружил, что тропа разделялась, а свернув вправо еще через метров пять увидел яму, в общем, свалка с отходами и туалет в одном флаконе.
Вернувшись обратно к развилке, я повернул влево на этот раз тропинка привела меня к роднику.
Стоянка для сна, отхожее место, чтобы запахи не распространялись, али какая еще зараза, родник опять же есть с водой, интересно получается. Напившись из родника — вкусная, свежая, но холодная, — умывшись, вернулся обратно к тропе.
— Ну что, Буся, — обратился я к коню, аккуратно поглаживая животину по морде, — думаю, лучшего места для ночлега и отдыха нам не найти.
Сняв с коня седельные сумки и расседлав, я накинул веревку ему на голову и привязал к стволу дерева, не убежит, стреноживать лошадь не хотелось.
На морду кинул торбу с овсом, сам же занялся костром и приготовлением пищи, за бытовыми мелочами и пролетел остаток дня.
Расстелив свою походную кровать, завалился спать, вырубился махом.
— Деда, а деда, ну на кой мы сюда пришли, неужто дома не могли заночевать? — обратился мальчишечий голос к старику сидящему напротив и чистящему рыбу. — А уху и мамка может наварить.
— А ну цыц, мелочь, со старшими пререкаться взял, вон, воды сходи набери, — и кивнул на деревянное ведро.
Мальчишка мигом схватил ведерко и побежал к озерцу, прошел по тропинке меж тальника, опоясывавшего озеро, влез на деревянный мостик и зачерпнул. Пареньку было лет семь, не больше, яркие голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы и улыбка от уха до уха, можно было сказать, лягушачья, но она его не портила, а наоборот, придавала какую-то красоту, а главное, лицо его было знакомо. Но где я его видел, вспомнить не смог.
Вернувшись, он поставил возле деда ведро с водой:
— Вот, дедушка, набрал.
— Ну, раз набрал, вот, мой зелень, — и дед достал из холщовой сумки зелень.
Пока мальчик аккуратно и со всем прилежанием мыл зелень, дед снял с костра котелок с ухой и поставил на землю, из той же сумки извлек пару больших куриных яиц.
— Ну все, внучок, давай ужинать, — и первым зачерпнул из котелка ушицы.
Трапеза прошла в полном молчании, лишь доносился стук ложек о металлический котелок.
Облизывая ложку, дед с прищуром и с хитринкой посмотрел на внука:
— Ну что, внучок, а теперь поговорим как взрослые сурьезные люди, ты же у меня ужо совсем взрослый.
Мальчишка аж просиял, сделал сосредоточенную рожицу и кивнул.
— Ну так вот, разговор не для чужих ушей, и даже не для папки и мамки, все что я скажу, знать должен только ты и язык держать на замке. Так вот, Матвей, что ты знаешь обо мне и о роде своем? — и старик замолчал, давая мальчику подумать.
— Так, деда, роду мы воинского, тятька в служилых казаках ходит, да и ты старшиной казацким был, щас ты кузнец со своей кузницей и дюже мастеровитый, даже с города к тебе ездят, уважаем в селе у нас, хоть и не староста, но слова поперек тебе никто не скажет, так же тятка рассказывал, что ты османов воевал, — и парнишка задумался, — во в крымской войне.
— Все верно, Матвеюшка, все верно, — с грустью проговорил дед, — только не дед я тебе, а прадед, дед твой как раз на той войне и остался, как ни берег я его.
И дед на минуту замолчал, задумавшись о чем-то своем, старческом.
Наученный горьким опытом, мальчонка понимал, что в такие моменты не стоит тревожить и как можно тише подбросил дров в костер.
— Так вот, Матвей, — дед продолжил, как ни в чем не бывало, — роду мы не простого, пращуром нашим на Руси-матушке был младший жрец Световида, храм которого стоял на острове Руян и когда туда пришли христиане с армией данов и норманов, битва была жестокая и пращур наш, его звали Воислав, смог пережить ту сечу, а после и ушел на Русь, вот от него и идет наш род.
— А кто такой Световид, да и остров Руян, да и отчего наши христиане туда пришли войной-то, а, деда Прохор? — с детской непосредственностью посыпались вопросы мальца.
— А ну тихо, я сказал, — повысил голос старец, — опосля задашь вопросы, а будет их у тебя еще немало. Так на чем я остановился? Пришел он на Русь-матушку, много где побывал, много что делал, непростой он человек был, знанием тайным и силами обладал, и лечить мог, и глаз отвести, и морок создать, грозу призвать, и в волка оборотиться. Много и я умею, — продолжал старик, — да жаль, дед мой стар был сильно и не всему меня научить смог, на стотридцатом годочке и помер, но что сам умею, тому тебя и обучу.