— Ты посмотри на него! — не сдавался Сергей. — Кто же из нас первый перебивальщик, я, что ли?
— Я. Но все равно, не мешай. — И, не давая Сергею говорить, он продолжал свой рассказ: — Присел я у ручья. Пускаю по нему леску. Что ни минута — то бубырик, то бычок, то окунек. Вырыл на берегу колдобинку. Нахлюпал в нее воды. И, знай, бросаю туда рыбешку одну за другой. А мой приятель как будто и не замечает меня. Уставился на свои недвижимые поплавки. И вдруг у него нырнул один поплавок. Он схватился за удилище. Смык! — и на крючке оказался несовершеннолетний бычок-салажонок. Я, конечно, прыснул со смеху. Приятель же мой, недовольно покосившись в мою сторону, снял с крючка злополучного своего пленника и швырнул на противоположный берег. То есть на мой. Потом сменил червяка и снова закинул удочку. Не успел он закинуть, как второй поплавок, прыгая по воде, устремился к небольшому кустику куги! Приятель мой — раз! И — мать моя мамочка! — блеснул в воздухе золотобокий красавец карп. Весом не меньше килограмма.
— И тогда ты, — перебил Сергей, — быстро собираешь все свои пожитки — и бегом ко мне. Не успел ты добежать, как на моем крючке, на котором только что висел бычок, оказался второй, такой же красивый и такой же большущий карп. Ты завистливо подводишь свой поплавок под один из моих. Но — увы! — ни у тебя, ни у меня больше не клюет. Час, второй. У тебя лопается терпение, ты отыскиваешь в лозняке увесистый камень и с таким же ожесточением, как я давеча бычка, швыряешь его в воду…
— И у нас началась великолепнейшая потасовка! — воскликнул Михаил и слегка двинул в плечо Сергея кулаком.
— Не понимаю, — отмахиваясь от него, продолжал Сергей, — как только приняли тебя с такими нервишками в такое училище.
— Я однажды поплатился за это, — уже серьезно заговорил Михаил и, быстро расстегнув гимнастерку, оголил левое плечо. Узкий, серповидный шрам выделялся своей краснотой на смуглой, загорелой коже. — Но все-таки я его сделал по-казацки. Может, помнишь, как в «Тихом Доне» Григорий таким приемом обезвредил одного пристававшего к нему солдата. Забыл, а я всегда запоминаю подобные вещи.
— Каждому, конечно, свое. Но, если не секрет, где это тебя угораздило?
— На практике, под Ужгородом.
— А кто он? — поинтересовался Федор.
— Да ну его, Федя, — уклонился от ответа Михаил. — Давайте лучше подумаем о нашей завтрашней вылазке на рыбалку. Пройдем с удочками эдак от Серегиных ключей и до самой Русалкиной скалы и не пропустим ни одного уголка на нашем старом Громоклее.
Сергей улыбнулся. Он явственно увидел сейчас упомянутые Михаилом уголки… Серегины ключи, Лампино, Большой брод, Казачьи костры, Дед первый, Дед второй, Ворожиха, Малый брод, Стрижи, Подкова, Русалкина скала. К югу и северу от Копповки, по течению затерянной в степи речки и против течения чуть ли не каждый клочок земли имеет свое поэтичное неизгладимое имя, которого-то и на самых подробных картах не найдешь. Земля была чужая, а народ любовно подбирал для нее имена, закрепляя их навечно в своей памяти, будто знал, что когда-то земля эта будет, наконец, принадлежать ему. И такое встретишь, куда бы ты ни поехал и ни пошел по всему Громоклею с его прозрачными звонкими ручьями, посеребренными мечущейся в них безмятежной плотвой, с его то серыми в засушливые дни, то ярко-зелеными после благодатных летних дождей скалами; такое встретишь, куда бы ты ни поехал и ни пошел по всем замоложенным — именно замоложенным! — землям неповторимой Родины. Их нужно беречь, эти драгоценные россыпи народные, искать и открывать их точно так же, как давным-давно в детстве Сергей вдвоем с Мишей Держаком открывали Серегины ключи, заглушенные илом от весенних заносов…
Иначе станешь похожим на тех, вместе с которыми он, Сергей, отказался отмечать Первое мая. И тогда непременно приглянешься тем же покровителям, что опекают сейчас Куталову, Железина, похваливая последних за их умение делать не по возрасту удачные эксперименты с рифмой, за хлыстовские радения в стихах вокруг наших недостатков. А потому в стихах тех нет ни настоящего человека, ни запахов и красок родной земли. Это путь к самооскоплению…
— О чем ты задумался? — Михаил хлопнул Сергея по плечу.
— Так, о разном… Пойдемте в клуб. А утром — на рыбалку.
VII
С дядей Гришей Сергей встречался часто. Но поговорить так, как они оба предполагали, им все не удавалось. И лишь в августе такой случай представился.
Стоял сухой ветреный день. Ни Сергею, ни Михаилу, у которого истекали последние дни отпуска, не хотелось в такой ветер идти купаться, хотя вода была теплой круглыми сутками. Они взяли шахматы, постелили в саду у самого забора, под кустами буйных лопухов, одеяло и начали играть. Когда подходила к концу вторая партия, до них донеслось сначала легкое мерное гудение «Победы», а затем и ее требовательные, частые сигналы.