Сергей поспешно оделся и, ничего не ответив на вопросительный взгляд Бориса Мишенина, слышавшего его разговор по телефону, бросился к лестнице. Через несколько минут, не сворачивая к памятнику, возле которого они условились встретиться, он уже был на перекрестке Качаловской улицы и улицы Алексея Толстого. Часто и нервно поглядывая на часы, он стоял там до тех пор, пока, наконец, из-за поворота не появилась Наташа.
Увидев его далеко впереди от места назначенной встречи, она благодарно улыбнулась и, подойдя, взяла его под руку.
— Давай, Сережа, погуляем по переулкам, в которых до сих пор остались старинные таблички с твердым знаком в конце слов. Они тихие, эти переулки, задумчивые. Можно громко говорить обо всем.
Он согласно кивнул головой, и они направились в сторону Арбата. Наташа заговорила не сразу. Она, очевидно, немного стыдилась недавней своей чисто женской слабости. Только когда Сергей ладонью свободной правой руки просительно и настойчиво погладил кисть ее руки, она заговорила о том, что на днях собирается менять паспорт и свою девичью фамилию. Услышав это, он попытался было остановиться и высвободить руку, но она еще плотнее, капризно прижалась к нему и потянула его дальше, в глубину переулка. Он повиновался, хотя и не совсем охотно.
— Пойми меня, Сереженька… Я ведь вижу, что ты давно любишь меня. — Она заглянула ему в глаза. — Да и я не скрываю своего отношения к тебе. Но ты ничего не знаешь о моем папе. Мне не хотелось тебя расстраивать… Потому долго молчала… Только ты, пожалуйста, не перебивай меня, а то я могу запутаться и не сказать что-нибудь очень важное, может быть, главное.
Сергей поощрительно сжал ее руку, она ответила ему тем же, правда, слабо, торопливо и как-то рассеянно. Затем продолжала:
— Не говорила я тебе почти ничего и о своем муже. Ты ведь всегда в таких случаях начинал нервничать, волноваться, и тогда я кляла себя. Он любит меня большой, но какой-то особенной, противоречивой любовью. Постоянно и очень чутко обо мне заботится и вместе с тем совершенно закрывает меня от жизни и людей своей сильной широкой спиной, своей энергией и способностями. Я иногда думаю, что даже мою учебу в университете он терпит только из-за того, чтобы у него была образованная жена. Не больше. Сейчас вот трудно стало после учебы поступить на работу в городе. Я бы, не задумываясь, поехала и в село, но Миша, наверно, не разрешит. Боюсь, он не разрешит мне работать, если даже найдется место и в нашем городе. А не найдется — будет радоваться. Иначе я ведь часто могу быть вдали от его спины. — Она грустно вздохнула. — Но и уходить от него не могу. Он очень крепко держится за жизнь, быстро растет во всем. А мой уход расшатает его, я это точно знаю. И я, наверно, не уйду, хотя мне порой очень страшно становится с ним. — И, помолчав, добавила: — Он, мне кажется, далеко пойдет. Ты только не подумай…
— Нет, подумаю! — обидевшись, насмешливо процедил Сергей. — Благополучия тебе захотелось, вот что!
От этих слов у нее вздрогнули губы, и она высвободила свою руку. Стараясь как можно спокойнее держаться, ответила:
— Глупый ты, милый мой Сережа.
— Зато ты умна, как… — он стал подбирать слова для сравнения, нашел и выпалил с наслаждением: — Умна, как протокол собрания, составленный задолго до этого собрания.
После этих слов ей уже трудно было сдержаться. Глубоко обиженная, она всхлипнула и, резко повернувшись, быстро пошла обратно. Он не заступил ей дорогу, не окликнул, но тоже повернулся, молча и снисходительно посмотрел ей вслед. Дрожащими руками прикурил от четвертой спички сигарету. Затем оглянулся по сторонам и, убедившись, что никого нет поблизости, сам себя вслух спросил:
— Куда же мне теперь идти?
Постояв в нерешительности несколько минут, он, наконец, тронулся с места и пошел в ту же сторону, куда незадолго ушла обиженная Наташа. Его мозг работал с лихорадочной быстротой, но мысли надвигались одна на другую, путались, дробились. Пока что ни одна из них не стыдила, не обвиняла его за все случившееся.
…Приоткрыв после настойчиво чередующихся звонков дверь, профессор удивленно, но вместе с тем понимающе посмотрел на удрученного Сергея. Последний же, в свою очередь, поняв этот взгляд, смущенно и обиженно потоптался на месте, но все же переступил порог квартиры и, повинуясь взявшему его под руку хозяину, последовал за ним в кабинет. Усадив его в кресло, Олишев, как бы извиняясь, по-отечески добродушно проговорил:
— Я обещаю вам, Сережа, ни о чем не расспрашивать. С чем собирались раньше явиться ко мне, о том и поговорим. — Он пытливо посмотрел Сергею в глаза. — Хотя я и вижу, что вам очень тоскливо. Я не собираюсь лезть к вам, Сережа, как говорится, с калошами в душу, но меня очень бы обрадовало ваше доверие… Честное слово, поверьте…