— Ну, конечно… Ты — вне конкуренции, — со смешком, но с чувством глубокой привязанности к доброму парню, навсегда вошедшему в мою жизнь, ответил я.
Как Петя Молчанов сох по Лидке Мацаевой, так и Витя Хлыстунов изнывал от неразделённой любви к Иринке — дочери начальника Тобольского аэропорта. Он познакомился с ней будучи курсантом мореходки, целовался, испытывая к ней самые пламенные чувства, но как и Лида Мацаева, долгую разлуку Иринка не перенесла, вышла замуж. Предав любовь горячо любящего её человека, кто знает, нашла ли она счастье с «более подходящей партией»?
Оставаясь в душе всегда оптимистом, Виктор говорил мне:
— Не будем унывать, дружище! Надо драться! Надо выстоять!
Доставал фотографию Ирины, прикладывался к ней, как к иконе, вздыхал и ободряюще повторял:
— Не будем вешать носы, дружище! В этой жизни не всё происходит так, как мы бы хотели…
Наш общий приятель Серёжка Пантелеев, рефмоторист, сидящий на диване с книгой, услышал, оторвался от чтения.
— На эту тему анекдот расскажу… Кацо говорит: «Получилось не так, как мы хотели… Думали, мама умрёт, папа женится на молодой, и мы все будем иметь её. Маленький Гога тоже хотел иметь. Но умер папа. Мама вышла замуж за армянина. Теперь он имеет всех нас… Маленький Гога умер».
— Жизненный анекдот, но пошлый, — утирая слёзы от смеха, сказал Виктор.
Вот эта особенность — не пошличать, не выражаться нецензурно, вести себя прилично не только в обществе, но и в грубоватой среде морской братии, всегда отличала моего друга. Всё в нём импонировало мне и радовало глаз: жизнерадостное лицо, опрятность, культура поведения, любовь к искусствам, отвращение к вредным привычкам.
Несмотря на разницу в возрасте на семь лет, мы прекрасно дополняли один другого, как губки, впитывали в себя лучшие манеры, заимствованные у героев классической литературы и кино. Старались повышать эрудицию, не отставать от моды в одежде и блистать в обществе красивых дам.
Однажды я сказал ему, что неплохо бы при случае сыпать афоризмами и цитатами из поэзии.
Виктору идея понравилась, и за время путины он выучил наизусть, от корки до корки, поэму Пушкина «Евгений Онегин» и рубаи Омара Хайяма!
За столиком ресторана искромётные стихотворные фразы, сказанные им вскользь, как бы невзначай, всегда вызывали восхищение очаровательных незнакомок, повышая наш имидж в глазах, ищущих экстравагантных любовников.
И хотя солист ресторана «Золотой Рог», рисуясь с микрофоном на сцене, нахально не отводил взгляда от роскошных блондинок, сидящих перед нами, его песни для них остались пустым звуком.
Наши изысканные манеры ухаживания за дамами, правила не комкать салфетки, держать вилку в левой руке, а нож в правой, пригублять вино, любуясь его рубиновым цветом сквозь прозрачный хрусталь бокала, заученные остроты, шутки и, конечно же, строки Пушкина и Хайяма покоряли сердца претензионных морячек, отправивших своих мужей в дальние плавания за импортными тряпками.
В другой раз бессмертные строфы великих поэтов, неоднократно прочитанные моим другом, не оставили шансов всё тому же ресторанному эстраднику, протащившему шнур микрофона до нашего столика. Напрасно он заливался соловьём, подражая Ободзинскому: мой друг, который «вне конкуренции», легко и непринуждённо отшил притязательного ловеласа в незримой битве соперников за право обладать женскими прелестями.
Подруги пригласили нас к себе, где чудный вечер продолжился под звучание танцевальных мелодий и звон бокалов.
Одна из них, Валентина Пожарицкая, отдавшая предпочтение мне, оказалась солисткой вокально–инструментального ансамбля «Бриз». Я было раскатал губёшку с мыслью жениться на ней, но певица, к сожалению, была замужем за оркестрантом Приморской краевой филармонии, укатившим на гастроли в Японию.
Не всегда наши ресторанные знакомства заканчивались красиво. Попасть в ресторан, закрытый на задвижку усатым, похожим на кота, швейцаром, в те времена было не просто. Мы хитрили. Я раздевался, отдавал пальто другу, сам подходил к дверям и стучал. Швейцар принимал меня за гостя, вышедшего на улицу подышать свежим воздухом, и впускал. Договориться с официанткой, сунув ей четвертак, не составляло труда.
— Нас двое, лапочка… — неизменно говорил я ей. — Желательно за один столик с дамами. Ну, только, чтобы… сама понимаешь… они были комильфо!
Изыскав места, давал знать швейцару, что у меня столик заказан, и он распахивал двери перед Виктором, держащим в руках пальто. При этом не забывал «позолотить» ручку старому хранителю гардероба. В момент закрытия ресторана, когда все ломились одеваться, достаточно было щёлкнуть пальцами: усатый дед тотчас подавал сапожки и пальто наших дам.