С китами, подхваченными за хвосты слева и справа, «Робкий» напоминал собой запоздавшего охотника, тащившего к светившему в темноте костру длинные ветки — подхватив подмышки под обе руки. Или усталого дачника, убиравшего с участка срубленные старые яблони — комлями вперёд, ветвями, чтобы не мешали — назад. Шквалистый ветер навалился с такой силой, что «Робкий» начал раскачиваться, зарываться носом и принимать воду на палубу. Она гудела под ударами волн, которые, шипя, носились по отмытому до желтизны дощатому настилу, не успевая уйти за борт. Временами волна, разбившись о фальшборт, подхваченная ветром, проносилась над ходовым мостиком, обдавая нас тучей брызг. Брякали якорные цепи, вибрировал корпус, отчего дрожали поручни и тряслись переборочные двери, позванивали тарелки в посудном шкафу на камбузе. То и дело задиралась корма, и оголённый винт рвал воздух. Всё труднее судну взбираться на водяные валы с многотонными тушами. Всё яростнее накатываются волны на низкую палубу «Робкого», гремя цепями клюзов. Клочья белой пены срываются с их гребней. И вот уже всё тонет в рёве шторма, заглушающего перестук дизелей, молотящих на полную мощь. Слышны глухие удары о борта: китовые туши со скрежетом царапают их торчащими гарпунами.
Далеко за полночь визгливый лай Светки возвестил о подходе к «Славе», окутанной облаком пара, пропитанным тошнотворным запахом ворвани — китового жира. Мы отдали китов, и взлетая на волнах, заболтались рядом с плавбазой в ожидании почты. Днём раньше в район промысла приходил танкер из Владивостока, и каждый из нас надеялся на посылку или письмо. Стрела крана брякнула на палубу «Робкого» плетёную корзину, окованную обручами. В ней оказалось несколько обшитых серой тканью ящиков, мешок с газетами и письмами. Лишь только пустая корзина поднялась вверх, как «Робкий» затрясся в нетерпеливом ожидании бега и словно застоявшийся конь рванул в непроглядную штормовую ночь.
Одна из посылок предназначалась мне. Покинутая мною Тася, не теряя надежд, прислала бутылку прекрасного армянского коньяка «Арарат», коробку засахаренных лимонных долек, плитку шоколада и носовой платок, надушенный, с вышитыми инициалами. В письме, политом слезами, девушка клялась в любви, умоляла не забывать её, обещала встретить с путины. Вот этого ещё только не хватало! Однако, за посылку спасибо!
В такую болтанку мне опять дурно и не до выпивки. Я отдал коньяк и шоколадку милейшему Чугунову. Добродушное лицо первого электромеханика расплылось в благодарной улыбке. Ласково поглаживая бутылку и сочувствуя моей морской болезни, он готов хоть всю путину стоять вахту один. Набив рот кислыми лимонными дольками, я пластом упал в койку, где тошнота переносилась легче. Колыхалась в такт качке занавеска, и пепельница из уральского малахита, ударяясь в ограничительные планки, елозила по столу.
Охота на кашалота
14 июля. Суббота.
09.00. Солнечно, жарко. Блестят капельки росы. Ночью несколько раз принимался дождь, кропил мелкой моросью. Спал хорошо. В палатке тепло и сухо. Судя по испарению влаги и духоте к вечеру, наверно, опять соберётся дождь с грозой.
12.30. Подходил к борту танкера «ТН‑6–10», стоявшего на якорях посреди реки. Парни–курсанты из Новосибирского речного командного колледжа имени Семёна Дежнёва кинули мне «выброску» — капроновый конец с оплетённым металлическим шариком. Ухватился за него, и они подтянули плот к корме, преодолевая сильное встречное течение. Капитан танкера дал несколько навигационных советов. От него я узнал, что отсчёт километров после Сургута пошёл от Салехарда, то есть на уменьшение в числах, которыми размечен фарватер от Бийска до Обской губы.
14.00. Кучи облаков темнеют. При ярком солнце накрапывает дождь. «РТ‑736» с двумя баржами, гружёными песком, пошёл вниз. «БТ‑161» вслед за ним протащил баржу с вездеходной техникой. Идут грузы нефтяников и газовиков: балки–вагончики, бульдозеры, трубоукладчики.
18.20. Сизые тучи. Погромыхивает гром. Сверкают молнии. Быть грозе с ливнем. Ищу место для высадки. Подходящего нет. Тальники, травы, залитые водой. Но вот что странно: высоко надо мной в направлении через реку на противоположный левый берег, смутно угадывающийся в тонкой нитке на горизонте, летят большие стрекозы. Вот одна просновала — комаров на лету хватает. Вот другая. Там ещё и ещё. Летят стрекозы над широкой рекой, не боятся надвигающейся грозы. Хлынет дождь, такой как вчера — не сдобровать красавицам, негде им будет укрыться от ливня. Собьёт на воду, утонут. Но они преспокойно летят и все в одну сторону. Видимо, эти чуткие к атмосферным перепадам луговые модницы знают, что не будет дождя. И если так, то насколько же примитивны в сравнении с ними наши метеорологические приборы!