К вечеру заштормило сильнее. К нам подошёл «Звёздный», подхватил «Робкого» под свой правый борт, и так мы втроём, как три неразлучных брата–акробата, притащились в бухту Малокурильская на Шикотане, где «Робкого» поставили на кильблоки плавучего дока. Мечта боцмана Ануфриева и других сексуально озабоченных членов команды «Робкого» побывать на острове, заполонённом тысячами красавиц со всего Союза, сбылась. Только напрасно губёху раскатывали. Приказ капитан–директора флотилии в кратчайшие сроки восстановить судно начисто лишил всех нас возможности расслабиться на острове в объятиях шикотанских амазонок. Сутками мы работали как оголтелые, заваривали пробоину, смывали морскую соль с электродвигателей и приборов, откачивали воду, сушили обмотки моторов и электрощиты. Не до развлечений и любовных утех нам было на Шикотане. Мы спали по два–три часа в сутки и валились с ног от усталости.
Всё же, пользуясь случаем поездки за электрооборудованием на склады в бухту Отрадная, я сходил на мыс Край Света — самое красивое место острова. Смысл названия стал понятен, когда с высокой скалы, длинным уступом уходящей в море и обрывающейся у самой кромки воды, я любовался чудесным видом.
Внизу грохотал прибой, а передо мной расстилался океан. Орлан–белохвост парил над мысом, увенчанным елями, тисом, берёзами, увитыми лианами дикого винограда. У кромки берега желтели заросли бамбука.
Таким и запечатлелся в памяти Шикотан: в переводе с языка айнов: «хорошее место».
Как ни старались мы быстро справиться с ремонтом, но вышли из дока лишь в октябре. Китобойная путина к этому времени закончилась, флотилия «Слава» покидала район промыла и уходила во Владивосток.
Наш караван растянулся миль на десять.
Впереди, отряхиваясь от осеннего дождя, точно курица–клушка, ведущая цыплят, переваливалась с борта на борт плавбаза.
Первым в кильватер матке шёл победитель социалистического соревнования «Властный».
За ним, блестя после ремонта свежими белилами надстройки и кузбасслаком бортов, поспешал «Робкий», занявший по итогам трудового соперничества почётное второе место.
Третьим за нами ходко шёл «Звёздный».
Последним в кильватерном строю тащился «Разящий», ведомый новым капитаном: прежнего признали виновным в нарушении мореходных правил.
В таком порядке под гром гарпунных пушек флотилия вошла в бухту Золотой Рог.
На причале у морвокзала тысячи сияющих лиц.
Жёны моряков с невинно–томными лицами, с букетами цветов, приветливо и радостно машут руками. Заждались, бедные, мужей, блюдя верность, загодя вымели окурки в своих квартирах, выбросили пустые бутылки, проветрили комнаты. Напрасно, однако, наводили марафеты: к ночи многим быть битыми, к яркой косметике жён, театрально вздыхавших, старательно изображавших пылкую любовь, добавятся под глазами великолепные фингалы. Зазвенит посуда, визгами огласится дом, полетят в окна предметы одежды и быта. Соседи понимающе покивают головами: обычное дело — китобой вернулся!
Снуют в толпе встречающих «ночные бабочки»: ресторанные проститутки, вокзальные шлюхи, замужние потаскухи: будет им сегодня работёнка!
Носятся в залах официантки, предвкушая хорошие чаевые: привалят денежные гости! А для простых на каждом столике лежит картонка с надписью: «Стол заказан». Зайдёт китобой, зашелестит пачкой денег — и нет на столе картонки!
На «Волгах» заполонили площадь таксисты — шикующих пассажиров не меряно будет! А для простых на ветровом стекле картонка с надписью: «В парк». Небрежно сунет китобой таксисту солидную купюру, и картонка сразу окажется в багажнике.
И гул многоликой возбуждённой толпы перекрывает духовой оркестр, играющий марш китобоев.
Ещё два месяца во всех ресторанах и кафе Владивостока их посетителей будет будоражить этот задорный марш. Пока у китобоев не кончатся заработанные в промысловой путине деньги. Правда, их выдали не сразу: в кассе «Славы» огромной суммы на всю флотилию не нашлось.