Выполнив элемент, дитя резко остановилось и быстро прогнулось в спине, изящно вытянув обе руки вверх. Арсений пригляделся к ребенку. Лет пять-шесть. Худенький и хрупкий. Светлые, почти белые волосы, были собраны в длинный хвостик.
Дитя выпрямилось и выдохнуло.
Миловидное лицо. Девочка, точно куколка в подарочной коробке, которую Арсений когда-то присматривал для дочери. Люди вокруг были одеты в теплые куртки, кофты и безрукавки, а на юной фигуристке были только светло-зеленые брючки и тонкая на вид белая водолазка. Да еще и руки были наполовину открыты.
– Отвратительно!
Арсений отшатнулся. Вопль был настолько пронзителен, что мог бы вполне приобрести материальность. По крайней мере, ему показалось, что нечто злобное болезненно хлестнуло его по лицу.
– Невообразимо ужасный переход! – надрывался голос. – Незавершенность! А значит, считай, баллы потеряны!
Неподалеку от Арсения в ограждение грудью вжимался мужчина. В отличие от ребенка этот субъект был полностью одет. А еще кричал так, что щеки раздувало, будто от порывов ветра, а лицо шло багровыми пятнами. Черные кудри прилипли ко лбу, а на макушке были примяты, словно мужчина проспал несколько часов прямо в одежде, а потом встал и сразу побежал проораться.
– Еще раз! – приказал он и врезал кулаком по ограждению. – Сколько можно говорить? Следи за временем! Ты опаздываешь на втором переходе и с дорожкой у тебя проблемы. Ты будто в первый раз на льду!
«Вот если я сейчас выйду, то стану наглядным образчиком человека, впервые ступившего на лед на коньках, – мысленно возмутился Арсений. – Мордой проедусь, и это как раз и будет нормой».
Он покосился на девочку. Та смотрела на орущего мужчину и молчала. Как только крик стих, она кивнула. Без единой эмоции.
– Достаточно. – Несдержанный незнакомец махнул рукой и кинул: – Повтори все с самого начала. А потом еще. И снова. А я выпью пока кофе. Не могу уже смотреть на мерзость, которую ты мне тут выдаешь.
Вопли удалившегося мужика, конечно, тонули в общем шуме предновогодней радостной суеты, но от этого они не становились менее несправедливыми. Арсений оказался свидетелем чужой несдержанности, а назвать его сторонником методов воспитания детей воплями и руганью никак нельзя было.
И еще кое-что. Возможно, он ни черта не понимал нюансов фигурного катания и всяких там прыжков и скольжений… Но обозвать «мерзостью» тот полный изящества и прелести прокат девочки? Этого ему точно никогда не понять.
Тяжелый выдох.
Арсений удивленно уставился на девочку. Та опустилась на одно колено, согнулась и, уткнувшись взглядом в лед, задышала так энергично и часто, что казалось, спина вот-вот прогнется сильнее и переломится.
«Так она держалась, пока тот идиот не ушел? До последнего? Только бы не показать усталости? Сколько же он ее мучил?»
Бам. Маленький кулачок уперся в лед, и вот ребенок снова выпрямился во весь свой рост. Губы плотно сжаты, грудь вздымается, тело потряхивает.
«Потрясающе. Совсем малышка, а воля сильнее, чем у большинства взрослых».
Заметив, что сзади оттянутый край зеленых брючек как-то странно провис до самого льда, Арсений решил предупредить малышку.
– Девочка! Здравствуй! Осторожно! По-моему, тебе надо подогнуть брюки. А то упадешь!
Дитя прекратило скольжение и посмотрело на Арсения.
– Сзади! – Он ткнул пальцем в сторону льда. – Зацепилось, кажется. Поправь.
Девочка покосилась через плечо, потрясла ногой, оценивая масштаб бедствия, а затем нагнулась и аккуратно подогнула тканевый край.
– Вот так. – Арсений одобрительно кивнул, быстро глянул в сторону дочки и замученных туристов и вновь вернулся к созерцанию катка.
Он планировал понаблюдать за девочкой еще чуть-чуть. Слишком уж красиво та каталась. Словно танцевала. Хотелось запечатлеть ее образ на холсте. И он бы сделал это, если бы руки по-прежнему могли удерживать кисть, а не тряслись как в припадке.