- Я уже.
- Тогда садись и ешь, - сурово высказался дед, затем прихваткой взялся за сковородку и выложил ей на тарелку сочный кусок стейка.
Ели они в молчании. Женя с удовольствием отдавала дань уважения кулинарным навыкам мужчины, сумевшим разжиться свежим мясом. Хранить-то его в принципе негде - холодильные камеры давно превратились в бесполезные ящики. И все же давненько она так не питалась; сейчас уже и не вспомнить, когда в последний раз она ела что-нибудь горячее.
Накалывая на вилку очередной таящий во рту кусочек мяса, она внезапно услышала легкое потрескивание и резко вскинула голову. Прямо по центру кухни странно дрожал воздух. Аристарх, не понимая происходящего, удивлено покосился на выключенную камфорку плиты и снова воззрился на расцветающее «бензиновыми разводами» пространство.
- Мама, у меня очень мало времени, - неожиданно тихо прозвучал взволнованный голос Веры, словно приглушенный подушкой, а вскоре и ее размытый облик проявился в образовавшемся из поплывшего воздуха «окне». – Мне срочно нужно идти, но я не могла прежде не увидеться с тобой.
Вилка громко звякнула о тарелку, а сама Женя испуганно вскочила, даже не представляя, что могло так встревожить дочь.
- Вера… - только и смогла выдохнуть она, поскольку все остальные слова внезапно застряли в стиснутом страхом горле.
- Я боюсь, мам, - по лицу девушки медленно скатилась одинокая слеза. - Меня без конца пугают прогнозами. Даник убеждает не верить им, но он-то не знает, что я сама все прекрасно чувствую.
Женя напряженно застыла, в каком-то иступленном состоянии до боли стиснула кулаки, впиваясь в кожу ногтями, и тихо попросила:
- Говори, Вера, не молчи.
Девушка отчаянным жестом закрыла лицо руками, словно собираясь с силами перед признанием, которого до жути боялась сама.
- Он не двигается, мама, - глухо донеслось до нее сквозь ладони, затем дочь подняла на нее блестящие от влаги глаза и дрожащим голосом закончила: – Паша не двигается.
Все внутренности сковало льдом; жестокая реальность тяжелым молотом ударила по сознанию, пробуждая к жизни безудержную злость на несправедливость этого мира. Хотелось выть в голос, рушить все вокруг и как бы это странно ни звучало – убивать. Неужели мир настолько жесток, что сначала лишил ее девочку матери, а теперь и еще не рожденного, но уже горячо любимого и желанного малыша.
Дочь тем временем сумела совладать с собой и тихо продолжила:
- Меня срочно госпитализируют. Возможно сегодня уже…, - ее голос неожиданно сорвался. – Я не справлюсь одна, мам, – совсем уже тихо и надломлено прошелестел еле различимый шепот, пронизывающей дрожью пробирая до самого нутра, а затем картинка поплыла.
Женя не сразу осознала себя замершей соляным столбом посреди кухни и потерянно взирающей в пустое пространство. Джек забился в ее ноги и едва слышно поскуливал. Профессор потрясенно взирал в ту же точку, что и она и нервно стискивал пальцы.
- Женечка… - начал было он, но она резко мотнула головой, развернулась и вышла. Ей было плевать, что поступает некрасиво, внутри все горело и требовало выхода. Боль серной кислотой разъедала внутренности, сердце обливалось кровью при мысли о любимых. Никто не знает, когда порвется эта хрупкая ниточка связи, а теперь еще и эта пропасть неизвестности. Сколько ей еще предстоит ждать, мучаясь тревогой за единственную дочь и внука? Неделя, месяц, год, а может уже завтра мир рухнет в бездну и ей никогда не суждено узнать, что сталось с ними.
- Женя, - неуверенно раздался голос профессора, побоявшегося напугать ее внезапным появлением. Она с непониманием оглядела тонущую во тьме спальню, вгляделась в точно такой же непроглядный мрак за окном и горько усмехнулась. Сколько же она просидела в неподвижности, бестолково пялясь в пространство, когда необходимо действовать. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Дочь не простит ей бездействия и напрасно потраченного времени.