Вообразил я свой позор.
Не говорю, что это правда,
Но благородному по крови
Не нужно ясно убеждаться,
Достаточно воображать {4}.
И для чего же это нужно,
(О, суд несправедливый мира!
Закон немилосердный чести!)
Чтоб благородный жалким стал,
Когда незнаньем он оправдан?
Законы лгут: когда несчастный
Не мог предупредить причину,
Ее последствие - не в нем.
Какой закон имеет право
Винить несчастного? Какое
Есть прегрешение в безвинном?
Я говорю, законы лгут.
То не бесчестье, а несчастье.
Да, хороши законы чести,
Одним бесславьем покрывая
Меркурия, кто честь украл,
И Аргуса, кто был ей стражем!
О, что же этот мир, который
Так невиновного позорит,
Приуготовил для того,
Кто, зная свой позор, безмолвен?
Среди подобных размышлений,
Среди сомнений столь жестоких
Не мог я сесть за стол, чтоб есть,
Не мог уснуть в своей постели.
Я жил с самим собой в разладе,
И сердце было как чужое,
Душа как деспот мне была.
И хоть порой в ее защиту
Я рассуждал с самим собою,
И хоть вполне я оправданье
Правдоподобным находил,
Боязнь позора в то же время
Столь настоятельно влияла,
Что, зная всю ее невинность,
Я отомстил - не грех ее,
Свои сомнительные мысли.
И чтоб отмщенье было тайным,
Гостей созвал я на охоту:
Ревнивцу дорог лишь обман.
В горах, когда другие были
Поглощены своей забавой,
Обманно-нежными словами
(Кто лжет, умеет их сказать!
Кто любит, им охотно верит!)
Увлек я мать твою, Росмиру,
К одной тропинке отдаленной
От проторенного пути:
Моим ласкательствам внимая,
Она вошла в уют, сокрытый
Меж горных стен, куда для солнца
Сплетеньем листьев и ветвей,
Соединенных грубой силой,
Чтоб не сказать - любовной связью,
Был прекращен малейший доступ.
И чуть напечатлела след
Своею смертною стопою,
Чуть с ней вдвоем...
СЦЕНА 9-я
Арминда. - Те же.
Арминда
Когда бесстрашье,
Что у тебя гнездится в сердце,
И опытность твоя, сеньор,
В почтенных зримая сединах,
Перед нагрянувшим несчастьем
Тебе в поддержке не откажут,
Как испытание души,
Оно стоит перед тобою.
Курсио
Что за причина заставляет
Тебя перерывать рассказ мой?
Арминда
Сеньор...
Курсио
Сомнением не мучь.
Кончай.
Юлия
Чего же ты умолкла?
Арминда
Быть голосом я не хотела б
Твоей беды, моих несчастий.
Курсио
Ее узнать я не боюсь,
И ты о ней сказать не бойся.
Арминда
Лисардо, моего владыку...
Эусебио
Лишь этого не доставало.
Арминда
Пронзенного, всего в крови,
Четыре пастуха соседних
Несут (о, Боже!) на носилках,
Умершего. Идут. О, только
Теперь на труп ты не гляди!
Курсио
О, небо! Столько злополучии
Для одного!
СЦЕНА 10-я
Хиль, Менга, Тирсо, Брас и Торибио
несут на носилках мертвого Лисардо.
- Те же.
Юлия
Какой же силой
Нечеловеческой свирепость
Его пронзила прямо в грудь?
Какой рукою своевольной,
Разгневанной столь кротким нравом,
Моя излита кровь? О, горе!
Арминда
Сеньора...
Брас
Нет, не подходи.
Курсио
Назад.
Тирсо
Тебя покорно просим,
Не подходи.
Курсио
Друзья, не может
Терпеть душа. О, дайте видеть
Мне этот бездыханный труп,
Руину времени, осколок
Звезды несчастной, лик зловещий
Моих печалей роковых.
Какой бездушный рок (о, сын, мой милый!)
Тебе велел предстать, как скорбный прах,
Чтоб ты нашел в моих сединах саван?
О, памятник, возникший на песках!
Скажите мне, друзья: кто был убийцей
Того, чья жизнь всегда была моей?
Менга
Вот скажет Хиль; когда его убили,
Он в рощице стоял среди ветвей.
Курсио
Скажи, приятель, кто убил Лисардо?
Хиль
А я не знаю; знаю лишь, что он
Назвался Эусебио при споре.
Курсио
Могу ли я быть больше оскорблен?
Вдвойне я Эусебио ограблен;
Он отнял жизнь и честь.
(К Юлии.)
Ну, что ж, готовь
Его желаньям буйным оправданье,
Скажи: вполне чиста его любовь,
Ведь он, за неимением бумаги,
Ее твоею кровью записал.
Юлия
Сеньор...
Курсио
Не отвечай мне, и сегодня ж
Поступишь в монастырь, как я сказал.
Не то готовься, что с Лисардо вместе
Во мгле могилы будешь роковой,
В один и тот же день вас хороню я:
Он мертвый в мире, в памяти живой,
Ты мертвая во мне, живая в мире.
Иду и замыкаю эту дверь,