Колонны и пирамиды, штук сорок по меньшей мере, напоминали по виду разнообразную фарфоровую и фаянсовую посуду. У одной колонны цоколь был изготовлен в форме ночного горшка, капитель окружала гирлянда из маленьких цветочных горшочков, а от цоколя до капители стержень колонны составляли поставленные друг на друга чайники, постепенно уменьшающиеся в размерах. На многоярусных люстрах, как сережки, висели подвески в виде донышек, горловин и ручек разбитых винных кувшинов, бутылок и барометров. Сильно изогнутые и перекошенные подсвечники высотой с метр были кое-как слеплены из черепков и осколков чашек, блюдец, кувшинов, мисок, чайников. Внимательно приглядевшись к одному из подсвечников, Кавалер с удивлением обнаружил, что среди черепков неказистой скромной посуды имелись и крупные осколки великолепных фарфоровых изделий. Изнутри каждой вазы (их здесь было немало) высовывалась фигурка какого-нибудь диковинного мутанта или безобразной улитки.
Наконец, когда гротеск в восприятии сменился сарказмом, Кавалер почувствовал легкое недомогание и тошноту. К ощущению от увиденных аллегорических фигур он приготовился заранее. Но к тому, чтобы признать князя в качестве своеобразного коллекционера, готов не был. Этот сумасбродный князь не собирал и не покупал предметы для своей необычной коллекции, а заказывал их по собственным эскизам, претворяя в жизнь необузданные фантазии. Подбирать кусочки и осколки дорогого фарфора и соединять их с черепками дешевой кухонной посуды — не похоже ли это занятие на показушный демократизм многих коллекций аристократов, таких, как, например, герцогиня Портлендская, которая выставляла на всеобщее обозрение изящную живопись вперемежку с веточками кораллов и морскими раковинами. Как и любой коллекционер, князь окружил себя такими предметами, на которые люди, придя к нему в гости, больше всего обращали внимание, изумляясь и дивясь. Эти вещи выделяли князя и наглядно демонстрировали пристрастия и взгляды на жизнь их владельца. Но экспонаты не говорили того, что Кавалер, как все великие коллекционеры, хотел бы услышать от своих коллекций: любуйтесь на всю эту красоту и любопытные вещи, существующие в нашем мире. Вместо этого они извещали: мир сошел с ума. Если держаться от этого мира подальше, то заурядная жизнь станет нелепой. Одно может превратиться в нечто другое, что-то может стать опасным, а иное даже рухнуть, сломаться и уступить дорогу чему-то иному. А обыкновенный, обыденный предмет может возникнуть из… чего угодно. Любая форма способна деформироваться. Разочарование порождает простые и понятные цели.
Сколько же таких чудовищ и уродов скопилось под крышей виллы! По мере того как наша тройка переходила в сопровождении дворецкого из зала в зал, из комнаты в комнату, реакция на увиденное под эмоциональной нагрузкой и огромным количеством так и лезущих в глаза предметов постепенно стала притупляться. Как и любой одержимый коллекционер, князь не мог довольствоваться тем, что имел, ему все время хотелось расширять коллекции. Помещения переполнялись, численность накапливаемых предметов и вещей постоянно росла. И князь придумал способ, как умножать дальше коллекции.
Они вошли в огромный зал, каких на вилле насчитывалось немало, этот отличался тем, что потолок, стены, двери, даже дверные петли и засовы были покрыты зеркалами — целыми и осколками.
— А где же монстры, — поинтересовалась Кавалерша. — Что-то их не видно здесь?
Кавалер объяснил, что кое-какие наиболее жуткие творения, порожденные безумной фантазией князя, после его смерти были вынесены из здания и уничтожены по распоряжению брата, нынешнего главы семейства, которому претила дурная слава виллы.
Слуги принесли чай и поставили чайные приборы на большущий буфет с панелями из выпиленных кусочков антикварных позолоченных рамок с инкрустацией. Когда гости появились в этом зале, дворецкий в черной ливрее сразу как-то оживился.