— А вот это чувство и позволяет вам выглядеть моложе своих лет, — с апломбом произнесла она, подтверждая свои слова величавым жестом. — Вот уж что касается вопросов молодости и возраста, то Эфросина является здесь… знатоком! Я же предрекла его превосходительству, что он проживет много-много лет. Не такое ли пророчество ласкает слух каждого?
Кавалер ничего не ответил.
— Разве его превосходительство не любопытен?
— Да нет, скорее, наоборот, — резко проговорил он. — По натуре я даже очень любознателен. Любопытство и привело меня… сюда. — Он красноречиво развел руками, как бы подтверждая свои слова. — В эту комнату, в эту страну, и все ради моих причуд.
«Мне надо набраться терпения, — приказал он сам себе. — Не следует забывать, что я нахожусь среди дикарей».
Быстро оглядевшись вокруг, Кавалер заметил, что на него пристально смотрит одноглазый мальчик (кто такой? слуга? ее прислужник?), присевший на корточки в углу. У него был такой же проницательный, понимающий взгляд, как и у гадалки, но еще более выразительный, оттого, может, что смотрел он одним глазом.
— Мне интересно знать, насколько точно вы предсказываете будущее. Гадаете ли вы на картах или же на внутренностях животных, а быть может, жуете жгучие листья и впадаете в транс?..
— А вы нетерпеливы, милорд. Вот уже действительно сын Севера.
«Как интересно, — подумал Кавалер. — Женщина отнюдь не глупа. Она не прочь и поговорить со мной, а не только продемонстрировать свои фокусы».
Эфросина наклонила на секунду голову, вздохнула и кивнула мальчику, тот взял из углового шкафа что-то завернутое в ярко-зеленую тряпку и положил на колченогий стол, стоящий между ними. Гадалка медленно развернула тряпку — там оказался ящичек из толстого молочного стекла и без крышки. Не отрывая глаз от ящичка, она положила тряпку себе на грудь, вроде детского нагрудничка, невнятно пробормотала что-то и, сделав несколько пассов, перекрестилась и склонила голову. Действо началось.
— Ах! — восторженно воскликнул Кавалер.
— Вижу много чего, — таинственно прошептала гадалка.
Кавалер, которому всегда не терпелось увидеть как можно больше, улыбнулся про себя от такого ярко выраженного контраста.
Она подняла голову, глаза у нее расширились, губы судорожно подергивались.
— Нет! Не желаю лицезреть бедствия. Нет! — вскричала Эфросина.
Кавалер согласно кивнул головой, оценив по достоинству драму борьбы со знаниями, затеянную в его честь.
Вздохнув, она взяла обеими руками стеклянный куб и подняла его на уровень глаз.
— Вижу… Вижу воду! — хриплым голосом произнесла она. — Да! И дно моря выложено открытыми гробами, а из них высыпаются сокровища. Вижу корабль колоссальных размеров…
— О-о, вода, — с ехидцей в голосе перебил ее Кавалер. — Затем земля. Потом воздух. Полагаю, мы зажжем и огонь, не дожидаясь, когда опустится темнота.
Гадалка поставила ящичек на стол. В ее голосе появились прежние вкрадчивые нотки.
— Но его превосходительству нравится вода, — сказала она. — Все неаполитанцы любят смотреть, как он выходит из лодки после рыбной ловли в нашем прекрасном заливе.
— Но я еще совершаю и восхождения на гору. Об этом тоже все знают.
— О да. Его превосходительством восхищаются за такое мужество.
Кавалер промолчал.
— Может, его превосходительству все же небезынтересно узнать о своей смерти?
Смерть, смерть. Он стал терять интерес к дальнейшей беседе.
— Если я не в силах успокоить вас, — продолжала между тем гадалка, — то, может, смогу напугать вас, милорд?
— Меня не так-то просто напугать.
— Но ведь вы уже были напуганы, и не единожды, огненным ядром, которое едва не угодило прямо в вас. Вы сумели вовремя нагнуться и чуть было не упали, потеряв равновесие. Вы вынуждены были спуститься в тот раз и больше не подниматься.
— На ногах я стою твердо.
— Вам же известно, какой неуравновешенный характер у этой горы. В любой момент может случиться все что угодно.
— Я легко приноравливаюсь к ее выкрутасам, — сказал Кавалер, а про себя подумал: «Я занимаюсь научными наблюдениями, собираю факты». — Мне надо передохнуть немного, — попросил он и переменил позу на стуле из тростника.
В тесной комнатенке у него слегка кружилась голова. Он слышал приглушенное бормотание гадалки, шаги выходящего из комнаты мальчика, тиканье больших часов; слышал, как жужжат мухи, лает собака, звонит колокол на церковной колокольне, бренчит тамбурин, зазывно кричит разносчик воды. Но вот разноголосье звуков сменилось тишиной, и на ее фоне стал более отчетливым каждый в отдельности звук: стук часов, голоса, звон колокола, урчание собаки, крики, шаги возвращающегося мальчика, удары собственного сердца, а затем опять нахлынула тишина.