Ну а что касается диких выкриков и похабных песен, которые орали во все горло пьяные головорезы, а также безудержного разгула окруживших дворец солдат, тоже беспробудно пьянствующих и постоянно дерущихся, то вся эта вакханалия продолжалась целых шесть дней — здесь она посмотрела на Кавалера, ища у него поддержки и подтверждения того, что это также его история и им обоим пришлось пережить жуткое приключение. Кавалер, любезно улыбаясь, поправил ее: не шесть дней, а фактически семь. «Ах да, лишь на седьмой день, — восторженно вскричала она, — Кавалеру удалось уговорить бородатого главаря шайки отпустить двух заложников (оба они страшно настрадались и к тому же завшивели). Положение разбойников было безнадежным, в конце концов они бы сдались. Однако Кавалер пообещал им, что если они это сделают немедленно, то смогут избежать самого сурового наказания. Он как британский посланник переговорит с солдатами, чтобы те не убивали их на месте, а потом обратится к королю с просьбой отнестись помилосерднее к сбившимся с пути истинного бандитам. И что вы думаете? Они тут же сдались», — заключила в конце любовница Кавалера.
— Надеюсь, что всех бандитов казнили? — вопрошала сидящая напротив дама. — Как они того и заслуживали.
— Вовсе нет, — ответил Кавалер. — Король здесь добросердечен и способен проявлять милосердие даже к членам шаек из простолюдинов.
— Какая удивительная история, — произнес кто-то.
— И все с начала до конца чистая правда! — воскликнула Эмма.
«Да, все так и было на самом деле, — отметил про себя Кавалер, — за исключением того, что это случилось четверть века назад со мной и Кэтрин». Они только что приехали в Неаполь, где он занял свой пост посланника, в городе в ту пору только-только кончился голод, но порядок еще не установился. Он рассказал об этом случае молодой женщине, а она теперь немного подкорректировала его историю, предстала в ней в качестве очевидца. Конечно же, Кавалер испытывал неловкость, слушая ее пересказ, но она его так очаровательно расцвечивала, что ему и в голову не пришло перебить или поправить ее, дескать, когда все это случилось, вас рядом со мной не было, вы даже еще родиться-то к тому времени не успели. А когда Эмма закончила историю, на смену неловкости и смущению пришло опасение, что ее разоблачит кто-нибудь из присутствующих, случайно вспомнив, что где-то, когда-то уже слышал об этом давнем происшествии. Она таким образом окажется посрамленной, а он, ее любовник и покровитель, будет выглядеть дурак-дураком.
Но, когда выяснилось, что, судя по всему, ни один из гостей не слышал раньше об этой истории, опасения Кавалера развеялись, он испытал муки разочарования, обнаружив, что его любимая не просто вульгарная хвастунья, но еще и врунья. Затем решил, что ему нужно быть все время начеку, так как поведение Эммы, видимо, означает, что сплошь и рядом она не делает особой разницы между услышанным от других и пережитым ею самой. Потом Кавалер почувствовал раздражение и несколько опечалился, восприняв ложь как свидетельство ее незрелости, нет — ее ненадежности. Он предположил, что Эмма «присвоила» себе случай из его жизни, потому что в ее собственной не было никаких интересных событий, достойных рассказа. И наконец он перестал ощущать чувство неловкости и раздражения, ушли досада, опасения, печаль…
Ее поведение на вечере все-таки тронуло его, даже… обрадовало. Оно свидетельствовало о том, что Эмма стала ощущать себя неотъемлемой его частью и целиком отдалась на его попечение. Такое чувство очень напоминает акт любви.
Как и Ариадне, любовнице Кавалера выпала столь великолепная судьба, о которой она даже и не мечтала. Вижё-Лебрён, сама не подозревая об этом, оказалась прозорливой. На портретах других художников тайные желания и устремления молодой натурщицы не были столь блестяще отражены.
Никогда не верьте художникам. Они всегда рисуют не то, что видят, особенно приспособленцы, которые только и существуют за счет лести. Рисуя портрет Кавалера, Вижё-Лебрён сильно приукрасила оригинал, за что была удостоена всяческой милости. В частности, благодаря его рекомендациям и гостеприимству она получила новые заказы на портреты от местной родовой знати и обрела прочную репутацию. Художница стала частой гостьей в городском дворце Кавалера, а в июле и в августе ее нередко приглашали в маленький трехкомнатный домик в Позиллипо, на побережье. Здесь собирались лишь самые избранные и близкие друзья Кавалера и его спутницы, чтобы переждать полуденный зной и вернуться в город уже к вечеру, когда с моря задует легкий бриз. Она лебезила и перед первой красавицей королевства, которая, по своей душевной простоте, думала, что та всерьез подружилась с ней. Никогда не верьте художникам.