— Никита, не заводись. Опять тебя занесет.
— Пусть занесет.
— Ну смотри, смотри…
В школе они сидели на одной парте. Серега был настойчивый тугодум и твердый хорошист с ясными представлениями о жизни и последовательными поступками. В тринадцать лет, когда они увлеклись Конан Дойлем, он решил стать сыщиком. И стал полицейским. Таким же надежным и твердым хорошистом, как в школе. Только теперь в сыскном деле.
Никита был безнадежный троечник. Точные науки ему не давались вовсе, зато учительница литературы души в нем не чаяла — настолько зрело и красноречиво он рассуждал о персонажах любимых ею книг из школьной программы. Она вслух зачитывала его сочинения в классе и ставила Никиту в пример остальным.
Больше в пример его никто не ставил.
— Кстати, а с чего Гребенка взял, что он из Кочек?
— Местные мужики на остановке признали в нем постояльца какого-то там дяди Васи.
— Так, значит, он не местный.
— Блестящий пример дедукции, — улыбнулся Сергей. — Не зря мы с тобой зачитывались Конан Дойлем в детстве.
— И дедукция под стать тому возрасту, — сказал Никита. — Держу пари, Гребенка не удосужился пообщаться с домовладельцем из деревни Кочки.
— Не держи. Проиграешь.
— Неужели?
— Представь себе.
— И что принесло общение с пресловутым дядей Васей?
— Ровным счетом ничего.
— Дядя Вася был нем, как рыба.
— Можно сказать так. Он беспробудно пьян неизвестное количество суток.
— И, конечно, не только не помнит имени-отчества своего жильца, но, даже протерев опухшие очи, ни в жисть не узнает его на фотке.
— Надо полагать, — согласился Сергей.
— Как всегда, от свидетелей толку мало. По разным причинам. На этот раз хоть уважительная. Труп осмотрели? — спросил Никита.
Сергей вздохнул и потянулся к кружке с пивом.
— Естественно.
— И?
— Что «и»? Ты хочешь узнать, не отпечатался ли на трупе номер сбившей его машины? Отвечу однозначно: не отпечатался.
— Кто осматривал?
— Ефим Ильич. Кто же еще?
— Так…
Сергей посмотрел на часы.
— Извини, Хмель, мне пора в контору.
— Это понятно. Дело закрыли? — спросил Никита.
— Понятия не имею. Знаю только, что на место выезжал Петро, написал рапорт и в то же утро с половиной сотрудников уехал в служебную командировку по распоряжению сверху. Поэтому сейчас у нас на работе завал.
— Куда уехал и как надолго, я не спрашиваю, поскольку это страшная полицейская тайна.
Сергей кивнул головой.
— И если будет расследование происшествия, — а не сдадут его сразу в архив, — то вести его, по все всей вероятности, будет всё тот же Петро. Так я понимаю?
— Хмель, ну что ты такой упертый?
— Серега, я не могу понять, зачем алкашу взбрело на ум среди ночи переть несколько верст до шоссе, если в деревне самогона хоть залейся.
— Ты меня спрашиваешь?
— А кого же еще? Не его же.
— Может, он лунатик? Или вышел продышаться свежим воздухом.
— Ты сам в это веришь?
— Не знаю, — пожал плечами Сергей.
— А я вот не верю. Лунатики по крышам бродят, а не лезут под машины на шоссе. А продышаться можно было на лавочке возле дома. Что-то не стыкуется.
— В жизни многое не стыкуется, — с оттенком философичности заметил Сергей, поднимаясь из-за стола.
— Хоть скажи на прощанье, где у деревни Кочки его сбила машина.
— Возле самой автобусной остановки.
— В каком направлении? Их там две. Друг напротив друга.
— Неужели?
— Давай без иронии обойдемся.
— А если без иронии, то черт его знает возле какой, — сказал Сергей, задвигая стул.
— Насколько я понял, имя его неизвестно.
— Родные заявят, тогда узнаем, — равнодушно отозвался Сергей.
Никита остался один. Рядом с ним на столе лежали остатки леща. Под них он взял еще пару кружек пива.
Домой он возвращался, когда уже стемнело.
Глава 4
Никите оставалось пройти не больше ста метров до дома, когда он нагнал понуро бредущего человека под тяжестью двух сумок.
— Я вас приветствую, Ефим Ильич! — воскликнул он и протянул руку к одной из сумок. — Разрешите вам помочь.
— А… Никита. Покорно благодарю, — сказал судмедэксперт, с удовольствием передавая ему сумку.
Они пошли рядом неспешной походкой.
— Говорят, ты теперь на вольных хлебах, — сказал Ефим Ильич.
Что за город! Стоит только в нем попасть в сводку последних новостей сарафанного радио, так не успеешь оглянуться, как о тебе уже всё знают. Хоть на улицу не выходи.