А расходиться было решительно нельзя. Уйти — это значит признать нелегитимную власть, смириться с сотнями нарушений, показать себя безмолвным стадом. Дима беспомощно озирался по сторонам, нутром чуя, как начинают с краев редеть ряды митингующих, медленно, но неумолимо покидающих Пушкинскую площадь. Парень знал, что сам он ни за что не уйдет, так же как не уйдут его новые подруги, которым на работу стало резко плевать, или как его старые друзья-анархисты. Но других людей никто из них не мог заставить остаться и не покидать площадь еще хотя бы несколько часов.
Почему они спешили уйти? Многотысячная толпа уже не раз доказывала, что холод — не помеха митингам, одно февральское шествие в двадцатиградусный мороз чего стоило. И, все равно, над площадью витал едва ощутимый дух подавленности и обреченности: был митинг, они пришли, но ничего не случилось. Выборы состоялись, у власти — не понятно кто. Они пришли, но моментального результата не увидели. Теперь москвичи, а так же те, кто приехал в столицу в качестве «групп поддержки», рассеяно толкались, не зная, куда себя девать и как жить дальше.
Мирный протест полностью провалился, а идти на штурм Кремля за правду и собственные права никто из них не мог себя заставить. Их готовили к чему-то другому. Три месяца им рассказывали, что они победят, что мирный протест — непреодолимая сила, перед которой поникнут все жулики и воры. Им говорили, что каждый из них может решить судьбу своей страны, если только выйдет из дома. Никто не предупредил людей, что выйти из дома, возможно, потребуется с вилами…
Опросы, проведенные оппозиционными группами в социальных сетях, показали полную разрозненность мнений людей, желающих принять участие в митинге на Пушкинской площади, в отношении того, собираются ли они «до последнего» оставаться на улицах 5-го марта, или же это бесполезно. Лидеры оппозиции, то раздающие палатки, то призывающие всех митинговать в рамках закона, не добавили уверенности тем, кто не определился со своими убеждениями сразу.
Жулики и воры — пять минут на сборы!
(с) народное творчество петербургских оппозиционеров, привезенное в Москву Алексеем Навальным
Москва. Через полчаса
Егор бегом бежал по Тверской улице, в направлении кинотеатра «Пушкинский». Огни вечернего города мелькали у него перед глазами, сливаясь в сплошную желто-оранжевую массу. В такую же массу, только черную, в его поле зрения смешивались бойцы отрядов особого назначения, стоявшие по периметру всей Тверской, со щитами и дубинками наперевес. При виде живого ограждения, у Егора перехватило дыхание: строй начинался еще от Манежной площади.
Город словно перешел на военное положение. Егор и сам знал о том, что митингующие на Пушке люди, или какая-то их часть, планировала развернуться и идти, после окончания согласованной акции, маршем на Манежку, чтобы там встретить участников праздника в честь победы Владимира Путина, и хорошенько их «поздравить».
У Егора не было точной информации о реальных планах оппозиции, тем более что на митинге, как ему передали знакомые, организаторы вежливо попросили всех разойтись и не реагировать на возможные провокации. Парню было очевидно, что народ сбит с толку: то их просят ставить палатки, то уходить с площади, то не двигаться с места, то выдвигаться маршем… В сложившейся ситуации каждый, понимал Егор, будет решать за себя. Такие нескоординированные действия никогда не приводили ни к чему хорошему.
— Эй, пацан! — сильная рука в темной перчатке перехватила его за локоть, резко заставляя затормозить. Егор врезался в плечо одного из трех полицейских, которые решили остановить его, бегущего, на подходе к Пушкинской площади. — Куда несемся?