Ребята с «Рассвета» укрепили выходящие на поверхность жилые помещения броневыми щитами. Они же помогли создать и другие системы защиты, в том числе управляемые облака электрически заряженной пыли, призванные снижать эффективность лазерных ударов и затруднить наведение на цель вражеских ракет. До поры до времени туго свёрнутые облака спали в огромных цистернах установленных на поверхности астероида.
Ребята понимали, что все их ухищрения ничто перед настоящим боевым оружием, которое может быть применено в масштабном космическом сражении. Планетолёт имени Кропоткиной Кати являлся одноразовой орудийной платформой. Никто не рассчитывал, что в серьёзном конфликте, если он начнётся, им удастся уцелеть. Хорошо если успеют выстрелить и поразить цели.
Бывшие астроидные пастухи, а ныне операторы тяжёлой орудийной платформы, Мих и Аня знали всё это. Спокойных снов это не добавило, но… Если человеку не за что умереть, то значит и жить тоже не за что. У них было то, ради чего стоило жить. И поэтому они были готовы к любому исходу. К любому исходу из лабиринта взаимных претензий и амбиций куда невольно загнали себя политики и дипломаты.
А дни шли за днями. Сутки за сутками. И даже недели текли за неделями, со стороны неспешные и ленивые, но на самом деле почти до верху заполненные различными заботами и работами.
Конфликт не рассасывался и не переходил в военную плоскость. Он словно заморозился в текущем состоянии. Над пропастью за нить подвесили меч. Нить, неожиданно, оказалась крепка. И меч продолжает висеть. Но вечно так продолжаться не может, это понимали даже геологи с «Солнечного луча» и «Яркого рассвета». Почти совсем не военные. Да, их учили тактике космических боёв во время учёбы в ЮнКоме. Они летали на настоящих боевых истребителях в виртуальных играх-обучалках и даже в реальности — пару раз, сдавая экзамен на пилотажный минимум. Они были космогеологами, а не солдатами. Но если очень надо, то и солдатами тоже. Так же как сотни миллионов советских людей на Земле и за её пределами.
Почти никто не хотел войны, и всё же она была так близко. Как странно.
Как странно. Практически никто не хотел войны, но она была готова вот-вот разразиться вспышками ядерных взрывов.
Неизбежность.
Неизбежность ли?
Завыла тревога. Не противно и не резко, как её иногда показывают в игровых голофильмах, даже в чём-то мелодично. Но проспать или пропустить тревогу не оставалось никакой возможности.
Кто со сна, кто из своей каюты, а кто-то прямо из душа, побежали занимать места согласно боевому расписанию.
На видеопокрытии стола осталась нарисованная шахматная доска с фигурами. Король в окружении пешек, ладьи и пары коней. Семь ходов до того как можно было бы объявить мат, но у защищающегося короля оставалась лазейка. Не доигранная партия.
Разобранный кибер со снятым корпусом. Разбросанные вокруг инструменты. Отлетевший в угол программатор. Отвёртка-детектор и вовсе под столом. Неоконченный ремонт.
На кухне дымится и исходит паром остывающий ужин. Кухонный биопринтер недовольно мигает зелёными и жёлтыми огоньками, но никто не спешит достать из печатающей камеры готовое блюдо. Биопринтер не может начать печать следующего, пока в печатающей камере находится предыдущее. И выражает возмущение от прерванной программы яростным миганием зелёных и жёлтых огоньков на управляющей панели. Так и не начавшийся ужин.
Тревога! Её трубный глас раскатом летит по пустым коридорам, над разбросанными тут и там вещами и предметами. Над разобранным кибером, со снятым корпусом. Над отброшенным в угол программатором и над столом с незаконченной шахматной партией.
— Ребята, выключайте наконец сигнал. Все давно на посту.
— Выключаем, — согласился Мих.
— Сергей, что там?
— Четыре лёгких корабля, один средний. Идут в боевом построении.
— Сейчас все ходят исключительно в боевых построениях. На запрос ответили?
— Ответили «следуем своим курсом». Никаких пояснений.
— Приказы?
— Ждём.
Ждём. Мих улыбнулся Ане. Наверное, со стороны улыбка выглядела нервной, но что тут поделаешь.
Извечная проблема ударных огневых точек. Сильная атака. Слабая защита. Можно уничтожить противника, если выстрелить первым, но при этом невозможно выдержать его удар. И приходится ждать. Слишком часто приходится ждать. Но может быть и на этот раз обойдётся?
Секунды падали как песчинки в поле сверхслабой гравитации — неохотно и медленно. Минуты, казалось, длились целую вечность. А часы так и вовсе представлялись настолько протяжённым периодом времени, что ни осознать его, ни осмыслить, не получалось.