На следующий день Веселицкий чувствовал себя прескверно: болела голова, мучила изжога, тело ныло, словно его поколотили палками. Через силу он оформил необходимые донесения и письма, и нарочный отправился в обратный путь. Рапорт о последних событиях в Крыму и Бахчисарае с приложением копий писем Джелал-бея, продиктованных Бекиром, Веселицкий приказал нарочному спрятать понадёжнее. И предупредил строго:
— Ежели вдруг татары перехватят — уничтожить! Важного конфидента из петли вынешь!..
В пятницу утром, 20 февраля, к Веселицкому заглянул на несколько минут Абдувелли-ага и пригласил на заседание дивана. К немалому удивлению аги, Пётр Петрович воспринял приглашение равнодушно: после указания Панина прекратить требование крепостей, он не видел необходимости вновь беседовать на эту тему. Поначалу он даже хотел отказаться, сославшись на недомогание, но затем передумал — решил сделать последнюю попытку сломить упорство крымцев.
Диван собрался почти в полном составе: отсутствовали только хан, Шахпаз-бей и кадиаскер, который, как позже поведал Бекир, вместе с другими чиновными и духовными лицами сидел в соседней комнате. Не было также Джелал-бея, заболевшего глазами, и ногайских депутатов — они редко, лишь в наиболее важных случаях, появлялись в диване. Но вдоль стен разместились более двух десятков знатных ширинских и мансурских мурз.
В гнетущей тишине, чувствуя плохо скрываемое недоброжелательство дивана, Веселицкий пытливо оглядел зал и, придав голосу некоторую возвышенность, громко сказал:
— Мне доставляет удовольствие видеть себя среди такого представительного собрания знаменитейших старейшин всей Крымской области. Имею честь напомнить почтенному собранию, что в минувшем году я был прислан сюда, дабы не только представлять высочайший двор при его светлости, но и истребовать акт о добровольной уступке Российской империи трёх известных городов в вечное владение. Оной уступкой татарский народ наилучшим образом подтвердил бы свою благодарность за эту вольность и независимость, которую её императорское величество принесла Крымской области. Могу ли я сегодня ожидать благосклонного ответа, который хотя бы частично соответствовал милости её величества?
Ему ответил Мегмет-мурза. Проигнорировав заданный вопрос, мурза спросил, почему отправленные в Петербург депутаты до сих пор там задерживаются.
— Причина их невозвращения заключается в затягивании вами подписания акта об уступке крепостей, — спокойно заметил Веселицкий. — Вспомните, среди четырнадцати пунктов акта, отправленного с депутатами, есть пункт, который предусматривает это.
— Калга-султан написал, что в Крым едет Щербин-паша. Зачем?
— Его превосходительство направлен сюда полномочным послом её императорского величества.
— Зачем? — снова повторил Мегмет.
— Вы же знаете!.. Чтобы торжественно, со всем необходимым формалитетом подписать договор о вечной дружбе. Но к его приезду акт об уступке крепостей должен быть вами подписан.
— Старейшины желают слышать содержание требуемого акта.
— Я уже многократно присылал его во дворец.
— Старейшины во дворце не живут.
Веселицкий кивнул Дементьеву. Тот достал из портфеля акт и, чётко выговаривая слова, прочитал его.
— Находите ли вы что-либо противное магометанскому закону? — спросил Веселицкий.
— В этом зале, по его малости, не смогли разместиться все старейшины, — сказал Мегмет. — Но им тоже следует знать содержание акта. Оставьте его нам.
— Хорошо, мы даём вам акт... (Дементьев сделал несколько шагов, протянул бумаги переводчику Идрис-аге). Но я прошу ещё раз разъяснить всем, кто отрёкся от Порты, — жёстко сказал Веселицкий, — что вольность Крыма и его защищение от турецких происков не могут быть полновесны без уступок известных крепостей!..
Через два дня в дом резидента пришёл Темир-ага.
— Старейшины постановили, что уступка противна нашей вере, — сказал он, возвращая акт.
Февраль — апрель 1772 г.
Статский советник Иван Матвеевич Симолин, посланный Паниным в помощь Румянцеву, прибыл в Яссы в конце февраля. Передав генерал-фельдмаршалу рескрипты Екатерины, письма Панина, Чернышёва, прочих частных лиц, Симолин, в добавление к написанному Паниным, подробно рассказал о плане открытия переговоров.
Румянцеву план понравился, и он в тот же день отправил прусского нарочного, специально приданного Симолину послом Сольмсом, в Шумлу, где располагалась главная квартира верховного везира Муссун-заде. Оттуда курьер проследовал в Константинополь, где вручил шифрованное письмо прусскому послу в Турции графу Цегелину. Сольмс, ссылаясь на повеление короля Фридриха II, предлагал Цегелину выступить вместе с австрийским послом Тугутом посредниками в организации переговоров между Россией и Портой.