— Но султан...
— А султан, — не слушая рейс-эфенди, продолжил Обресков, — мог бы дополнить всё это своим благословением, сходственным с догматами шариата.
Абдул-Резак ответил быстро, не размышляя, — должно быть, он заранее подготовился к любому противоречию русского посла по этому вопросу:
— Мы против уведомления России! Недопустимо также, чтобы татары по своему усмотрению могли принимать или отвергать подарки Порты... Кроме того, мы против гарантии крымской независимости со стороны России.
Абдул-Резак полагал, что посол начнёт протестовать, спорить, но тот после некоторого молчания пошептался со своим советником Пинием и предложил оставить до поры обсуждение татарской вольности.
— Мы сейчас не готовы решить его к обоюдному удовлетворению. А вот пункт о крымских судьях, по-моему, не столь противоречив...
Поговорить о судьях Обрескову присоветовал Пиний, разумно заметивший, что продолжение изъяснений о крымской независимости при нынешнем турецком упорстве будет длиться долго, а конгресс следует продвигать к намеченной цели — миру.
— Можно, разумеется, пойти на уступки, оговорённые в инструкции, — чуть слышно прошептал Пиний. — Но в данной ситуации спешить не следует. Нам покамест неизвестно мнение высочайшего двора на сей счёт. А оно, я уверен, претерпит изменения после заключения формального договора с крымскими татарами... Вопрос о судьях менее сложен. В нём легче найти взаимопонимание и приемлемое решение.
— Назначение султаном крымских судей, — продолжил говорить Обресков, — имеет для Порты большое политическое значение. А для определённых слоёв турецкого общества — материальную выгоду. Поэтому требование ваше о назначении судей лежит не в законе, на который вы так любите ссылаться, а в особенной корысти судей, опасающихся лишиться некоторых доходов, в тех землях получаемых. Но его султанское величество может наградить их другими местами, не причиняя обиды национальным татарским законодателям... Кроме того, имея в Крыму от себя зависящих судей, Порта явно входит во внутренности татарского правления, против чего вы сами решительно выступаете, заверяя только о власти духовной.
К такой резкой перемене темы разговора Абдул-Резак оказался не готов — возразил неуверенно и вяло:
— Блистательная Порта станет давать разрешение о назначении кадия в тот или иной пункт. А крымский хан сам определит его из числа своих подданных.
— Значит, вы согласны, чтобы в Крым из Стамбула посылались не судьи, а только дозволение назначать их?
Обресков поймал рейс-эфенди на слове и попытался сразу добиться подтверждения сказанному. И хотя он имел указание требовать независимых судей, желая получить реальный и скорый результат, пошёл на уступку. Тем более что уступка эта была вполне приемлемой и для России не опасной.
Дождавшись, когда Абдул-Резак кивнёт головой, Алексей Михайлович многообещающе заверил:
— Отдавая должное уступчивости досточтимого посла, я имею честь заявить, что российский двор не станет возражать, чтобы судьи, будучи национальными татарскими, снабжались от верховных законодателей Порты письменными дозволениями, кои всегда даваемы будут без всякого платежа и признания...
Ноябрь 1772 г.
В Петербурге пристально следили за ходом Бухарестского конгресса, связывая с его успешным окончанием надежду на скорое завершение изнурительной войны.
Никита Иванович Панин с особым вниманием изучал протоколы конференций, присылаемые Обресковым, пытаясь определить действительные намерения турок: довести конгресс до подписания мирного трактата или, как в Фокшанах, затянуть время, ожидая, что Россия не выдержит и пойдёт на уступки. Читая большие желтоватые листы с густо налепленными строчками, Никита Иванович ясно видел, как непросто идут переговоры. Лишённый возможности помочь Обрескову скорым советом (нарочные возвращались в Петербург спустя полтора месяца), он уповал на опыт и благоразумие тайного советника, которого ценил очень высоко. Он был уверен, что без разрешения двора Обресков не пойдёт на уступки, которые не оговорены в инструкции. Но теперь, после заключения в Карасувбазаре договора с татарами, Никита Иванович поспешил согласовать с Екатериной новые пределы возможных послаблений туркам.
— Доколе ещё татарское дело в самом Крыму не решено было, — говорил он Екатерине, — обстоятельства принуждали нас добиваться получения Керчи и Еникале через посредство мирного трактата с Портой. Тогда Обрескову позволялось жертвовать Бессарабией, с удержанием только реки Днестр между турками и татарами. А по нужде и Бендерами — главной крепостью сей земли, купленной нами весьма дорогой ценой... Но с того момента обстоятельства в Крыму изменились в нашу пользу!.. Следовательно, по справедливости татарское дело не требует той цены, которую мы прежде предлагали.