— Народ не рассуждает! Когда он узнает, что Порта отказалась от своих прав над татарами, что уступает такие многие места России, что для себя ничего не оставляет, — он придёт в возмущение. Кто тогда сможет укротить его?
— Эти заботы — ваши!.. Почему Россия должна жертвовать, чтобы Порта сохраняла тишину в собственном народе? Мы не обязаны и не станем жертвовать ничем!.. Для меня очевидно, что ежели Порта удержит крымские крепости, то вольность татарской нации и все наиторжественнейшие договоры моего двора с Крымом будут нарушены и попраны. Поэтому — я повторяю! — сие предложение никак и ни под каким видом принято быть не может... Возвращая Порте Керчь и Еникале, Россия, без всякого сомнения, теряет ту безопасность своих границ, которую она всегда удобовозможными средствами получить старалась... Если бы Порта при всяком заключении мира возвращала свои завоевания, то поныне была бы ещё в Азии! Но оного она не делала, приобретённое войной всегда удерживала — поэтому вступила и обосновалась в Европе... После стольких блестящих побед, после такой благополучной войны Россия удерживает наиумереннейшую часть своих завоеваний. Не богатые и многолюдные города, не обильные провинции, а совсем малую часть пустой и бесплодной земли себе оставляет.
— Россия ничего не теряет, получая себе мореплавание и удовлетворение, — возразил Абдул-Резак.
И тут Обресков, чтобы не затягивать споры и сломить сопротивление рейс-эфенди в этом пункте, пошёл на разрешённую инструкцией уступку:
— Я хочу сообщить вашему превосходительству, что мы согласны возвратить Порте наши завоевания в Архипелаге и Бессарабию.
Абдул-Резак недоверчиво вскинул глаза — взгляд был затуманенный, выжидательный. Он знал, что за уступки следует платить, и ждал, какую цену назовёт русский посол. Обресков с ней не задержал.
— Взамен мы требуем от Порты Керчь и Еникале, а також разорения крепости Очаков. В таком случае земля, на которой она стоит, будучи пустой, имеет быть причислена к землям между Бугом и Днестром, простирающимся до самых польских границ. Эти земли станут служить между двумя империями бариерными: границей российских владений будет река Буг, турецких — река Днестр.
Глаза рейс-эфенди приобрели прежнее, неуступчивое, выражение. Он повторил упрямо:
— От уступки Керчи и Еникале зависит благосостояние и безопасность Оттоманской империи. Размещённый там ваш флот будет подвергать их постоянному испытанию.
— Мы можем рассмотреть вопрос о нестроительстве там военных кораблей.
— Это слабое утешение. Вам достаточно приготовить все материалы на Дону, а при первом удобном случае перевезти их в Керчь и Еникале.
— И что тогда?
— Тогда за три-четыре месяца русский флот в двенадцать — пятнадцать кораблей появится на Чёрном море и будет диктовать нам законы... — Абдул-Резак ещё раз взглянул на карту, продолжавшую лежать на столе, и закончил неожиданным для Обрескова ультиматумом: — Наше решение твёрдое: если Россия уступит в пункте о Керчи и Еникале — мир будет заключён!.. В противном случае мы продолжим войну, даже если Порте суждено от неё погибнуть.
— Но татары в договоре согласились уступить эти крепости России.
— Татары Порте не указ! — отрезал рейс-эфенди...
На трёх последующих конференциях Алексей Михайлович вновь и вновь поднимал вопрос о крепостях, но Абдул-Резак с таким же упорством отказывался уступить.
Теряя веру в благополучный исход конгресса, Алексей Михайлович с горечью написал Панину:
«Сей пункт есть один из тех, который делает успех мирной негоциации сумнительным...»
Ноябрь — декабрь 1772 г.
После подписания договора в Карасувбазаре Евдоким Алексеевич Щербинин покинул Крым, оказавшийся малогостеприимным и опасным. Ощущение исполненного долга было приятно, ласкало самолюбие, но оно тонуло в других, тревожных, чувствах, навеянных увиденным и услышанным за полгода пребывания посольства на полуострове. Несмотря на торжественное и публичное объявление вольности и независимости ханства, многие мурзы по-прежнему оставались верными Порте, продолжались стычки татарских отрядов с русскими гарнизонами, по городам и селениям упорно ходили слухи о предстоящем турецком десанте на побережье.
— Татары, как люди дикие, заражённые разными, и по большей части ложными, убеждениями, не способны к быстрой перемене образа мыслей, — говорил, прощаясь с Веселицким, Щербинин. — Вам, господин резидент, предстоит много потрудиться, чтобы возбудить в их заблудших умах понимание нашего благодеяния...