— Я его не виню! Он выполнял указание и был прав... Но от сего дня в этом нужды нет! Пусть предаст оный артикул умолчанию и более не предлагает.
— Но турецкий посол может потребовать трактования.
— Тогда пусть скажет, что говорить о нём далее приказания не имеет... А чтоб турки не упрямились. — Екатерина зловеще сузила глаза, — объявит им, что по истечении девятого марта я перемирия не возобновлю!
— Ваше величество, получается, что Порта должна отдать нам крепости, потерять самовластие на Чёрном море, надорвать прежние свои связи с татарами и не приобрести себе никаких, даже самых незначительных выгод, — осторожно возразил Панин. — Она на это не пойдёт! Ибо победы наши над ней не есть абсолютные. Стало быть, долгожданного окончания войны мы не увидим... В рассуждении моём, дабы хоть каким-то образом их ублажить и тем получить согласие на Керчь и Еникале, следует согласиться на предложение Алексея Михайловича — дать возможность туркам иметь ногу в Крыму.
— Каким образом? Прикажете вернуть им все прочие крепости?
— Я полагаю, что для империи не будет опасным, если мы уступим Порте незначительные крепости в прикубанских владениях хана... Или, по крайней мере, дозволим им построить одну крепость на острове Тамане.
— Что это даст Порте?
— Успокоение... Она будет иметь равный еникальскому ключ в Чёрном море, закроет с его стороны не только Константинополь, но и все свои приморские города. Сверх того, турки всегда будут в состоянии видеть наши суда при Еникале.
— Но тогда они при желании смогут покуситься на Крым!
— А вот от этого полуостров избавит наша флотилия, которая, крейсируя вдоль побережья, не позволит турецким судам приблизиться к гаваням.
Екатерина стала листать протоколы конференций. Но по движениям её руки, неподвижному, задумчивому взгляду Панин понял, что она их не читает — листает механически, а сама о чём-то сосредоточенно размышляет. Молчание затянулось настолько, что Никита Иванович, также погрузившийся в свои мысли, даже вздрогнул от внезапно раздавшегося возгласа императрицы:
— Резоны в вашем, граф, предложении имеются. Обсудите его в Совете... Однако в пункте о торговле и мореплавании нам надобна совершенная свобода!.. Безопасность южных границ империи и коммерция на тёплых морях — вот две выгоды, о которых я пекусь и которые желаю во что бы то ни стало получить.
— Мне мнится, что Порта важнейшим для себя делом представляет татарскую независимость, нежели наше свободное мореплавание, — сказал Панин. — Зато сторонние державы больше находят зависти против нас в последнем.
Екатерина сама знала, что европейские дворы с опасением и недовольством воспринимают попытки России выйти в Чёрное море. Но она не собиралась отказываться от своего стремления иметь на море военный и торговый флоты.
— Я на Чёрном море твёрдо стою! — воскликнула она, хлопнув ладонью по бумагам. — Мы не можем отдать его назад... И не отдадим!
Она посмотрела на Панина пронизывающим взглядом и сказала приглушённо, вкладывая в каждое слово необыкновенно выразительную весомость:
— Если при мирном трактовании не будут одержаны независимость татар, кораблеплавание на Чёрном море и крепости в заливе, то за верное слово можно сказать, что со всеми победами над турками мы не выиграли ни гроша. И я первая скажу, что таковой мир будет постыднейшим для России... Это моё последнее слово. Я сама напишу об этом в Совет...
Большинство членов Совета первоначально склонялось к мнению Панина: во имя утверждения российской ноги в Крыму идти на все возможные уступки туркам. Но после зачтения записки императрицы, которую она действительно прислала в Совет, никто не решился выступить против.
Обрескову в Бухарест послали рескрипт о крымских артикулах, в котором предписывалось уступить Турции «все города и крепости на Кубани, исключая из того один остров Таман, который нужен к беспосредственному сообщению крымских татар с ногайскими ордами». Но если Порта заупрямится, то как крайнюю меру разрешалось сделать последнюю уступку: «ещё и на самом Таманском острове отдать в диспозицию и владение Порты в углу оного к Чёрному морю достаточное место к построению крепости и снабжению оной нужными угодьями».
Относительно мореплавания в Чёрном море в рескрипте чётко излагалось мнение Екатерины:
«Мы о свободе мореплавания никакого исключения дозволить не можем».
Никита Иванович Панин приложил к рескрипту своё частное письмо Обрескову, где посетовал:
«Ничем преодолеть по сию пору мне было невозможно надменных воображений о устроении впредь великих морских сил на Чёрном море».