— Теперь, когда славным оружием нашей армии повсюду поражаются сила и защита Оттоманской империи, когда наша победоносная армия простёрла свои завоевания до самых берегов Дуная и находится в полной готовности не токмо к ограждению покорённых уже российскому скипетру изобильных провинций, но и перенесению самого театра войны на турецкий берег, когда татарские орды, ощутив над собой тягость нашего оружия, испытав разорение и жертвование своего бытия, пришли в поколебание и прибегли под наше покровительство, я охотно изволю предпочесть скорое и совершенное прекращение народных бедствий и пролития невинной крови новым успехам моего оружия... Не пора ли, граф, подумать о мире?.. И военных успехов, и славы мы имеем достаточно. А о прочей пользе можно позаботиться при подписании мирного трактата.
— Мир — хорошая вещь, ваше величество. Но о нём следует думать, когда не токмо успехи, но и выгоды грядут впечатляющие и обильные, — уклончиво ответил Панин. — Победы графа Румянцева, графа Орлова и скорое взятие Бендер графом Петром Ивановичем говорят о великой силе армий и флота вашего величества. А это в будущем может принести ещё более весомые победы и выгоды.
— Вы считаете, что заводить разговор о мире рано?
Панин ушёл от ответа на прямой вопрос Екатерины, сказал озабоченно:
— Мира должна просить поражаемая держава, а не первенствующая.
— А мне, напротив, в этом жесте видится благородство, достойное победителя.
— Именно поэтому Порта не пойдёт на мир!
— Почему?
— Сие означает, что султан должен признать себя поражённым. А он этого не сделает.
— Но в письме, что мы отправим, можно сделать реверанс в сторону Порты и выставить её не врагом, объявившим войну России, а несчастной жертвой коварных происков Франции... Мустафе надобно дать понять, будто мы считаем, что настоящая война возымела себе начало не от собственного желания Порты или же признания в ней нужды султаном, но от постороннего и ненавистного зова злобствующих держав, кои разнообразными происками лести и коварства помрачили добрую веру Порты. Имён, разумеется, никаких называть не станем.
— Но Порта до сих пор держит пленным нашего резидента Обрескова.
— А это надо обговорить отдельно и решительно! Я не приму мирных предложений, покамест Алексей Михайлович останется в насильственном заключении.
Панин задумчиво помолчал, потом сказал расслабленно:
— Я подготовлю необходимое письмо и перешлю его Петру Ивановичу. Он татар отколол — ему сподручнее и с турками дело начать... Только от имени вашего величества его посылать никак нельзя. Пусть оно будет от имени графа Петра Ивановича.
Екатерину напускное равнодушие Панина не обмануло... «И здесь Петьку возвысить хочет», — с лёгкой неприязнью подумала она.
А вслух сказала сочувственно:
— Ну зачем же отвлекать любезного брата вашего. У него ныне великие заботы с Бендерами предстоят... Отправьте Румянцеву! Пусть от своего имени пошлёт султану.
По толстощёкому лицу Панина пробежала тень разочарования, но перечить он не стал.
Август — сентябрь 1770 г.
Осада Бендер затягивалась. Полторы тысячи рабочих и пионеров, прикрываемые 2-м гренадерским полком полковника Талызина, зажатые толщей земли в узких проходах, задыхаясь от нехватки воздуха, в свете чадящих фитилей, тяжело рыли подземные галереи в сторону крепости, стараясь подвести их под гласис. Гербель поторапливал офицеров. Те, сами часто спускавшиеся под землю для проверки и уточнения расчётов, устало разводили грязными руками:
— Глина, ваше превосходительство... Камней много...
Доставленные из Киева осадные орудия гулко ухали, бросая в крепость двухпудовые бомбы. Пропахшая порохом прислуга неторопливо прочищала банниками горячие жерла, охлаждала их уксусом, затем так же неторопливо заряжала и, отойдя в сторону, зажав ладонями уши, производила очередной выстрел.
Командующий артиллерией генерал-майор Вульф в начале осады требовал скорой стрельбы. Но, прикинув ежедневный расход пороха и бомб и скорость обозов, подвозивших новые снаряды из армейских магазинов, распорядился стрелять пореже. Тем не менее сыпавшиеся на крепость бомбы доставляли туркам немало хлопот: дни стояли жаркие, сухие — деревянные строения внутри крепости вспыхивали от разрывов мгновенно. Комендант Абдул-эфенди тщетно старался загасить пожары, и над Бендерами, расплываясь на полнеба, который день висели седые столбы дыма.