Сераскир Эмир-паша несколько раз пытался сбить осаду, бросая по ночам отряды янычар и сипахов в стремительные вылазки, причинявшие немалый урон передовым батальонам. Только в одном бою, в начале августа, русские потеряли убитыми и ранеными семьсот человек.
Панин терпеливо ждал, когда сапёры закончат работы, и всё откладывал штурм, считая, что без подрыва гласиса атака будет крайне затруднительна и приведёт к огромным потерям. А в реляциях в Петербург, в письмах Румянцеву просил подкрепить своё войско за счёт полков Первой армии. Но та сама нуждалась в пополнении, и на его запросы шли, естественно, отказы.
Поняв, что никакой помощи он не получит, Пётр Иванович, выслушав очередной доклад Гербеля о готовности галерей, решился на штурм. Выжидать далее становилось опасно: припасов оставалось всё меньше, потери от болезней и частых атак турок, державших в постоянном напряжении передовые батальоны, росли с каждым днём и перевалили за три с половиной тысячи человек.
28 августа Панин со штабом провёл общую рекогносцировку, определяя будущее расположение штурмовых колонн, их путь к крепости, прикидывая, где разместить резервы.
— На такого медведя с рогатиной не пойдёшь, — бурчал он себе под нос, оглядывая мощные укрепления Бендер. — Его сперва надобно обложить, а уж потом бить... И сразу насмерть!..
Турки, видимо, почувствовали, что близится час испытания, и дважды — 29 августа и 3 сентября — провели отважные ночные вылазки. Батальоны отбили их, но понесли ощутимый урон; санитары вынесли из параллели более полутысячи убитых и раненых.
— Скоро нас всех унесут, — озлобленно шептались офицеры, осуждая медлительность главнокомандующего. — А штурмом и не пахнет!
— В Петербурге, сидя в Совете, командовать-то легче.
— Эх, господа, дурной пастух всё стадо загубит...
Веселицкий — на правах доверенного человека — исправно доносил Панину о всех услышанных разговорах, делая это, конечно, в обходительной, смягчённой форме.
Пётр Иванович и сам чувствовал растущее в армии недовольство. Оно усиливалось ещё тем, что в полках знали о блестящих победах Румянцева. Здесь же, под Бендерами, были бои, были потери, но не было побед.
Уязвлённый Панин вызвал Гербеля и долго кричал на него, обвиняя в трусости и нераспорядительности.
Когда командующий утих, вспотевший Гербель, оправдываясь, сказал, что левая мина может быть установлена к вечеру, правая — через три дня, а вот центральная — не ранее чем через две недели.
Последние слова вызвали у Панина новый приступ ярости.
— Все упрекают меня в задержке штурма, — кричат он, размахивая руками, — а на самом деле виновником являетесь вы, господин генерал! Я не могу начинать штурм без подрыва гласиса! А вы, генерал, два месяца возитесь под землёй, как жук в навозе, и ничего не сделали!.. Позор!
Гербель стоял бледный, подавленный, не решаясь уйти без разрешения командующего.
А тот тихо, сквозь зубы прошипел:
— Взрывайте левую... А через три дня — правую... Идите!
Генералы, стоявшие вокруг палатки и слышавшие восклицания командующего, недоумённо переглянулись: зачем взрывать мины по одной и с такими перерывами?
— Совсем одурел наш предводитель, — вполголоса сказал кто-то.
Выскочивший из палатки вслед за Гербелем адъютант пригласил к командующему генерал-майора Вульфа.
Ему Панин приказал после каждого взрыва проводить скорую стрельбу по крепости всеми батареями.
— Пусть Эмин-паша думает, что штурм начался!..
3 и 6 сентября, ближе к полуночи, Гербель взорвал фланговые мины, разворотившие гласис огромными воронками, в каждой из которых разместилась бы рота солдат. И каждый раз, как предполагал Панин, в крепости всё приходило в смятение: пушки скоро и неприцельно палили в темноту, гарнизон поднимался на стены для отражения штурма. Но штурма не было, и турки прекращали стрельбу. Однако гарнизон проводил на стенах всю ночь.
Утром 15 сентября генерал Гербель доложил Панину, что центральная мина подготовлена к взрыву.
— Слава Богу, — облегчённо вздохнул командующий. — Тогда сегодня же вечером штурмуем...
Мягкая, ещё хранящая тепло увядшего лета ночь плавно опустилась на Бендеры. Отгоняя прутиком назойливых мошек, взволнованный предстоящим штурмом, Панин нервно вышагивал на вершине холма, подминая начищенными сапогами поблекшую траву. За спиной тихо переговаривались генералы. Чуть поодаль верхом на фыркающих, лениво перебирающих ногами лошадях восседали офицеры, готовые развозить приказы командующего. Рядом с генералами горел небольшой костерок.