Вот скажите, откуда и зачем берутся такие спесивые люди, как Витюша Голкомбский?
И район-то наш захудалый, прямо скажем, неважный район, и трассы здесь такие — во всей Галактике хуже не сыщешь, и шлют сюда трассеров, какие больше никуда не годятся. Периферия! И сама работа к особому мнению о себе не располагает. Загрузили-разгрузили, привез-отвез, а что у тебя в трюме, не всегда и знаешь. Нет, я не говорю, что народ плохой. Народ, как и везде, разный. Делаем свое дело, кто хорошо, кто — не очень, а в общем, ничего — работаем. Тех, кто все-таки загордится, обстоятельства быстро осаживают — стоп, друг, дело твое, конечно, нужное и сам ты нужный, но никакой особенности в тебе нет, а главное, не требуется. Знай себе вози.
Самой вредной, самой гадкой трассой всегда считалась у нас Шестая. Хуже была только Вторая, но ее снесли полвека назад. Шестая, одна из первых в районе… Соединяет она Праздничное и Морду Смерти. Официальное название у Морды — Лик Смерти, но это для отчетов. Планета, надо сказать, страшненькая и битком набитая разными загадочными явлениями. Климат для жизни малоподходящий, но такое впечатление, что жизнь есть. Или что-то еще, очень похожее на жизнь. Там постоянно работают экспедиции и вечно у них что-нибудь случается. То пожар, то взрыв, то эпидемия, то с ума кто-нибудь сойдет, то просто исчезнет, то еще что. Так или иначе, а работы на Морде ведутся и еще долго будут вестись, вполне возможно, откроют там, наконец, что-нибудь интересное и тогда проложат новую трассу.
Потому как эту проложили специально для того, чтобы поиздеваться над трассерами, другого объяснения не вижу.
Какие в мире есть неприятности, все — здесь. И пыль, и камни, и вихри, и проходы с нестабильной конфигурацией. Говорят, даже точки выпадения есть, но это уже из области фантастики. Я в них не верю. Плюс ко всему рядом с трассой имеется дырка. Уже сама по себе дыра — источник всяческих волнений, тем более такая, как эта — третьей степени, размытая, с неравновесными фронтами, не дырка, а тренажер для циркачей. Но даже не в этом суть. А в том, что дырка эта — нечистая, с дыровиками. Причем какие мерзопакостные дыровики! То ракету назад повернут, то груз уволокут, то еще что-нибудь. Один вылетел (Тенгиз Камикашвили, может, слышали, сорока еще не было, жениться собирался), а через сутки вернулся глубоким стариком, Меня, объясняет, около дырки затормозило. Восемьдесят один год почти на нулевой скорости шел.
Или еще случай. Наш экономист Патрик Белецкий, когда трассером на Шестой работал, пролетал как-то мимо этого самого проклятого места и увидел дыровика. Тот в бытовке на диване валялся. Поговорили и разошлись. Патрик вернулся очумелый, стал ко всем цепляться, что, мол, ребята, расскажу. Только никто его больше двух минут выслушать не мог — у одного дело срочное объявится, другого судорогой скрутит, на третьего страх нападает… Бедняга за голову хватался, хочу, говорит, сообщить что-то важное. Куда там! В конце концов написал письмо. Так до сих пор и не прочли. По тем же самым причинам.
Витюша Голкомбский — человек, очень в себе уверенный, росту маленького, поза солидная, глаза важные и упрямые. Герой Галактики, да и только. На Шестую его назначил наш начальник по дальним перевозкам, Заковранов Владимир Михайлович. Нахрапистый мужчина, живот вперед, на голове шляпа фасона «ночная ваза», лицо свирепое и туповатое, однако внутри — ничего подобного. Умница, добряк, все мы его любим и другим то же советуем.
Пойдешь, говорит, на Шестую, там Федоров заболел. Витюша — на дыбы. Да вы что, почему меня, я одиннадцать лет на фрахте, ни одного срыва, на Шестерку в наказание посылать надо. Что хотите делайте, а не пойду. Михалыч наш глаза выпучил, удивляюсь, говорит, возмущаюсь, ему честь оказывают, на Морде приборов заждались, и с водой у них плохо, не люди — сплошь герои, в таких условиях работают, а мой лучший трассер нос воротит, ему что-нибудь поновее да поровнее нужно. Так и скажи, что дыровиков испугался.
И здесь он Витюшу поймал. Знал, что Витюша лучше удавится, чем в страхах своих расписываться станет. Тот еще немного попыхтел, а потом плюнул и согласился. Выскочил от Михалыча потный, красный, от злости дороги не разбирает, сел в каком-то коридоре, развернул путевку, поглядел, что написано, — и взвыл. Договаривались насчет нескольких рейсов, а путевка-то на четырнадцать месяцев, на целый сезон!
И стал Витюша ходить по Шестой. Трасса, я уже говорил, в каком состоянии. Уж на что ракеты наши, эрдээрки, машины дубовые, и те через два рейса приходилось в ремонт сдавать. Про Витюшу и говорить не приходится. Вечно усталый, бледный, похудел, ни на кого не смотрит, куда только спесь девалась?
Вез он как-то арбузы. Триста сорок две штуки. Вез триста сорок две, привез восемнадцать. Ребята на Морде злятся, они эти арбузы для себя заказали, полакомиться. Правда, в заявке написали: попытка контакта. Иначе — как же?
— Что ж ты, Витюша, обжора такой? Совесть надо иметь!
А он руками разводит, глазами хлопает, чуть не плачет, я, говорит, их с детства терпеть не могу, даже на фотографиях. Не ел я их. Вот вам мое честное слово, не ел! Не иначе как дыровики шалят.
Насчет дыровиков не очень-то ему поверили, люди там приезжие. Местные на Морду не идут, знают, чем пахнет. В конце концов обошлось. Только Витюшу высмеяли, а он этого не любит, гордый очень.
А дальше не до смеху стало. Пропал прибор. Ценный. Одно название на полстраницы. Контейнер на месте, пломбы целы, а прибора нет. Опять, значит, Витюша виноват. Вы бы его видели! Бегает по ракете как сумасшедший, кулаками по лбу стучит, ругается. Все, говорит, жизни не пожалею, а найду, кто там на дыре такой юморист, вытрясу из него все пропажи.
И с той поры, как у него свободное время, так он по магазинам рыскает. Книжки про дыры собирает, встречается с очевидцами, к старикам ходит, заклинания переписывает, приемы заучивает, амулеты собирает… Я во все эти глупости мало верю, но думаю, что человек, который против нечисти собрался, должен хоть таким арсеналом располагать. Правильно?
Ту часть трассы, которая близко от дырки проходит, он теперь в трюме просиживал, а, как вы догадываетесь, это была не лучшая часть трассы. Тут не только на автоматику, тут и на себя полагаться надо, на свою интуицию. Еще больше стал выматываться.
Только ничего интересного не происходило — то ли амулеты подействовали, то ли техника специальная, которой он к себе натаскал великое множество, то ли по какой иной причине, но никого он не видел. Это не значит, что пропаж не было, — были пропажи, но совсем иного свойства, чем прежде.
Стало пропадать время.
Сначала незаметно было — учтешь ли все минуты на такой трассе? Но потом пропало полчаса. Все по графику шло, никаких отклонений, а на тебе — целых полчаса куда-то девались. Витюша стал и за временем следить. Поставил перед собой часы и глаз с них не спускает. Только по часам углядеть трудно. Только что было ровно, и вдруг — уже без пятнадцати. И никаких следов.
Подошел последний рейс. Витюша доволен до смерти, на Праздничном стол его дожидается, за столом друзья: и новые, которые на дыровиках помешаны, и старые, кто по работе, кто по Морде, кто по прежним трассам. Большой стол. Даже Заковранов пришел. Они к этому времени уже помирились.
На Морде его тоже хорошо проводили. Свободные от дежурства — все к нему пришли, и все — с подарками. Потому что, к чести Витюшиной сказать надо, был он не в пример тем трассерам, которые, как приехали — сразу спать, а, мол, остальное не наше дело, ни помочь, ни объяснить, что где, ни привет передать, а уж о лишнем грузе им и не заикайся. Витюша, хоть скромностью особой и не мог похвалиться, все-таки работал, как говорят на Морде, прочно. И все очень жалели, что он с Шестерки уходит. Кроме, повторяю, самого Витюши.
Вот он в последний раз махнул платочком в сторону Морды, вот она в точку превратилась, звезды кругом сияют, Витюша что-то насвистывает и, как это ни странно, грустит. Жаль ему эрдээрку, привык за сезон, жаль знакомых с Морды и уже не такой тяжелой трасса кажется. А с другой стороны, такая работа — вечно с чем-нибудь расставаться приходится. Вот уже и дырка показалась. Взял он в одну руку часы, в другую — стульчик и пошел в трюм.