Сидит и думает: если и сейчас никого не поймаю, получится, что не сдержал я своего слова. Нехорошо ему стало от этой мысли, и заиграла в нем спесь. Чем ближе дырка, тем меньше он радуется своему освобождению от «нечистой» трассы. Раз поклялся, надо выполнять, значит, уходить нельзя, иначе скажут — убежал Витюша, струсил. При этой мысли он передернулся и даже скрипнул зубами. Очень не хотелось еще сезон на Шестерке отрабатывать.
И тогда приходит ему на ум одна дурацкая идейка — свернуть с трассы и подобраться к дырке поближе. Если верить тому, что он читал о дырах, всякие странности только усилятся. Очень неумная идея пришла на ум Витюше Голкомбскому.
Он, разумеется, тут же воплотил ее в жизнь — свернул с трассы. И клялся потом, что почти ничего не изменилось. Вот она какая, Шестерка. Тут все одно — что трасса, что обочина, что целина.
Время идет, никуда не девается, в трюме тихо, везде свет яркий, ракета, где надо, пульсирует, где надо, уходит, иной раз тряхнет — так бы всю жизнь. Будто и не Шестерка. Вдруг в трюме словно потемнело на миг, Витюша встрепенулся, завертел головой… Все спокойно. Но чувствует — кто-то есть! На часы глянул — ахнул. Время совсем даже и непонятно какое, цифры в разные стороны бегают. Тогда он сам себе подмигивает, включает всю свою автоматику против дыровиков и все, какие знает, заклинания единым духом выпаливает. При этом прыгает, вскрикивает, рычит, на пол бросается, подвывает, и вид у него — нельзя сказать, чтоб чересчур умный. Даже, пожалуй, наоборот.
И что бы вы думали? Помогло. Слышит — хихикнул кто-то. Оборачивается и видит, что в дальнем углу трюма стоит среди бочек дыровик и с любопытством за его фигурами наблюдает.
Мужчина не мужчина, женщина не женщина, а больше всего похоже на сковородку.
Витюша замер. Стоит, тяжело дышит, а дыровик, наверное, понял, что представление окончено, и с деловым видом стал между бочек куда-то протискиваться.
— Эй! — говорит Витюша. — Ну-ка! Вам что здесь надо?
Дыровик вроде и не слышит, лезет себе через бочки с приборами и, что Витюшу больше всего обозлило, метит прямо к подаркам, которые ему на Морде дали. Подарки простенькие, все больше безделушки да образцы местной растительности, но все равно жалко. В руках у сковородки мешок, обычный пластиковый мешок для мусора, и уже набит чем-то. Как только цифры на часах скакнут, мешок еще больше надувается.
Человек, как известно, состоит из противоречий. Витюше бы еще сильнее разозлиться, так нет же, стал он обо всяких высоких материях думать. Его нагло обкрадывают, а он о высоких материях думает. Мол, что же это я на него налетаю, пусть и дыровик, а все-таки представитель иной цивилизации. С ними, беднягами, никто контактов не устанавливал, хотя во всех инструкциях это черным по белому написано. Никто их не учил, что воровать у нас не полагается.
Дыровиков пожалел.
Вспоминает Витюша инструкцию о контакте, порядком уже забытую, — треугольники, атомы, — и только собирается идти в пультовую за необходимыми для этого дела приборами, как дыровик останавливается, поворачивается к нему своей плоской лицевой стороной и гаденьким таким тенорочком спрашивает на чистом русском языке:
— На контакт пойдешь?
— Пойду, — ошарашенно отвечает Витюша. — Я вот тут как раз…
— Тогда с ним разговаривай. — Дыровик раздваивается, один идет к Витюше, а другой продолжает заниматься своим делом, то есть пробирается к подаркам. Там все очень было заставлено.
Тот, который пошел на контакт, приближается к Витюше, достает из мешка палочку и начинает рисовать прямо в воздухе треугольники, атомы и прочие картинки, которые Витюша прекрасно знает и без него, только подзабыл немного.
— Понимаешь, что я нарисовал?
— Понимаю.
— А сам так можешь?
— Могу, — отвечает Витюша. — Только у меня прибор в другом отсеке.
— Ничего, я тебе и так верю.
Витюша в это время видит, что второй дыровик уже добрался до подарков и запихивает их в свой мешок. А тот, что на контакте, тоже поминутно на приятеля своего оглядывается.
— Что там у нас дальше?
— Дальше, — говорит Витюша, — представляться друг другу надо.
— Представляться так представляться. Тебя как зовут?
— Виктор. Точнее, Виктор Сергеевич Голкомбский, — отвечает Витюша с ва-ажным видом. — А тебя?
— Меня тоже Виктор Сергеевич Голкомбский, — отвечает дыровик, а сам все на своего друга оглядывается.
— Ты что, издеваешься? — спрашивает Витюша.
— Я не издеваюсь, а контакт устанавливаю. После контактов подарки дарить надо. Дари подарки.
— Ах, подарки? — ласково говорит Витюша и делает зверскую физиономию. — Ты сначала отдай, что здесь наворовал, и другу своему скажи, чтоб тоже отдал. А то я не знаю, что сейчас сделаю.
— Ну как хотите. — Дыровик оскорбленно пожимает плечами и добавляет, обращаясь к бочкам: — Дикий народ. Ничего в контактах не понимает.
И присоединяется к первому. Теперь уже орудуют оба. Да как орудуют! Бочонки так и мелькают. Бочку покрупней обхватят вдвоем, приподнимут над мешком — и нет ее, словно сглотнул кто, мешочки небольшие, но до чего же вместительные!
Витюша полюбовался на это дело и говорит:
— Ну, все. Чаша моего терпения переполнилась.
А когда он начинает насчет чаши, жди неприятностей.
У него осталось еще одно заклинание, самое страшное, самое труднопроизносимое, там и математика, и мистика, и кое-что еще похлеще… Он как-то мне читал по бумажке, невозможно запомнить, но примерно в таком духе:
— Дивергенция ротора набла интегроканикулярное дважды два эм це квадрат изыди напополам аки вран нощный на нырищи забдех тутти, кьянти, ламинарное петрум мобиле, — и так далее в том же роде.
Достает он эту бумажку и громко, с выражением начинает читать.
Подействовало тут же. Дыровики замерли, задрожали, поблекли, в глазах ужас. Эй, говорят, хватит уже. Мы больше не будем.
А Витюша знай себе дальше читает. Слова бессмысленные, но слушать их почему-то страшно, он даже сам иногда вздрагивает, а про дыровиков и говорить нечего.
— Не надо дальше, — кричат. — Мы все вернем, только до конца не читай.
Видно, в конце для них самая жуть и заключалась.
— Очень хорошо, — говорит Витюша, — отдавайте. А я пока еще почитаю. На всякий случай.
Не любил он бросать дело на середине.
Потрясли дыровики своими мешками, из них бочки посыпались, подарки… Время все ему вернули.
— Хватит уже, — говорят. — Не читай дальше. Больше нет ничего.
— Нет, — отвечает Витюша, — еще не все.
Повращали они глазами, поохали, стали отдавать то, что раньше наворовали. Арбузы аккуратной кучей сложили, рядом прибор ценный и еще разные мелочи, о пропаже которых Витюша даже не подозревал. А он все равно читает. Медленно, с выражением.
— Время, — говорит, — отдавайте, что в прошлых рейсах награбили.
На дыровиков смотреть жалко. Обвисли, шатаются, на ногах еле держатся, к стенке жмутся.
— Не можем мы, — стонут, — то время тебе отдать. Мы его уже истратили.
— Ну что ж, — говорит Витюша. — Истратили так истратили. У меня еще два абзаца осталось.
И читает дальше.
Один дыровик упал, похоже, умирать собрался, а другой пошаталсяпошатался, да как завопит из последних сил:
— Только конец не читай! Что угодно, только не это! Ну хочешь, мы тебе самое сокровенное желание исполним?
— Одно? — морщится Витюша. — Вас же двое.
— Хорошо! Два!
Но Витюша во вкус вошел.
— Мало, — говорит. — Исполняй все, тогда посмотрим.
— Грабишь ты нас, — стонет дыровик.
— Дело ваше, могу и без этого обойтись.
И Витюша снова подносит бумажку к глазам, чтобы последний абзац прочитать. Тогда тот, умирающий, открывает один глаз и шепчет второму своим умирающим голосом:
— Соглашайся.
И второй соглашается.
— Хорошо, — говорит, — читай назад с того места, где остановился, а то сил никаких не осталось.