— Знаешь математику?
— Э-э… Да, — ответила Софи. Это было правдой. Почти. — Но терпеть не могу таблицу умножения на семь. Зато таблицы на восемь и на девять мне нравятся.
— Ты знаешь катехизис?
— Нет, — сказала Софи и похолодела. — Я не знаю, что это. Какой-то поэт? Если хотите, я могу прочитать наизусть почти всего Шекспира.
— Нет, спасибо. В этом нет необходимости. Ты умеешь готовить?
Софи кивнула.
— Домашние блюда, выпечку, бисквиты для званых ужинов?
— Э-э, да. Думаю, да. — Это не ложь, твердо сказала она себе. Бисквиты она никогда не готовила, но любой, кто умел читать, умел и готовить, нужно было только достать подходящую книгу.
— Похоже, ты плохо питаешься. А еще ты сутулишься. И ты слишком бледная. Почему она такая бледная?
Чарльз впервые подал голос.
— Она не слишком бледная. Она выточена из лунного камня.
Женщина фыркнула, а мужчина пропустил это мимо ушей, осматривая комнату.
— Здесь проходят ваши уроки? — спросил он Софи.
— Обычно они проходят… — Софи хотела сказать «на крыше», но Чарльз вовремя округлил глаза и едва заметно покачал головой, поэтому она поправилась: — Да. Обычно здесь.
— Где же тогда ваша доска?
Софи не придумала убедительного ответа на этот вопрос и сказала правду.
— Доски у нас нет.
— Как же можно хоть чему-то научиться без доски? — спросила женщина.
— У меня есть книги. И бумага. А еще, — просияв, добавила Софи, — мне разрешают писать и рисовать на стенах, но только не в кабинете. И не в коридоре. Там рисовать можно только за вешалкой.
Почему-то женщине это не понравилось. Она встала и повернулась к своему спутнику.
— Начнем? Я и думать боюсь, что нас ждет.
Они пошли с инспекцией по дому, словно намереваясь его купить. Они проверили, нет ли дырок в простынях, и не запылились ли шторы. Они заглянули в кладовую и сделали себе пометки, увидев ровные ряды сыров и банок с вареньем. Наконец они поднялись к Софи на чердак и изучили содержимое ее комода.
Женщина вытащила красные брюки, и мужчина печально покачал головой. Зеленые брюки — с любопытными пятнами на лодыжке — заставили женщину содрогнуться.
— Неприемлемо! — сказала она. — Мистер Максим, меня поражает, что вы такое допускаете.
— Вовсе он ничего такого не допускает, — заметила Софи. — Они ведь мои. Чарльз к ним не имеет отношения.
— Девочка, прошу тебя, помолчи.
Софи захотелось ее ударить. Чарльз подошел поближе к Софи, но ничего не сказал. Он упорно хранил молчание — и молчал даже внизу, пока не пожал инспекторам руки и не сказал им несколько слов на прощанье. Как Софи ни пыталась, расслышать ей ничего не удалось. Закрыв за ними дверь, она осела на коврик.
— Что они сказали? Я хорошо держалась? — Она пожевала кончик своей косы. — Мне они совсем не понравились, а тебе? Я хотела в них плюнуть. Особенно в этого дядьку! Он прям вылитый бабуин!
— Я счел его прекрасным доказательством теории эволюции. Согласна? А женщина! Да я встречал и кованые заборы, в которых больше человечности.
— Что они сказали, когда уходили?
— Сказали, что составят отчет.
— Но это ведь не все? Вы говорили дольше.
— Думаю, нам надо поговорить. Где нам будет удобнее всего? На кухне?
Но Софи не хотела сидеть там, где только что ходили инспекторы. Дом после них казался затхлым и холодным.
— Нет, на крыше.
— Конечно. Я возьму виски. Сбегай на кухню за сливочником. Пожалуй, в такой день сливки не помешают.
Софи бросилась на кухню. Сливочник стоял в леднике. Софи прихватила еще варенье и буханку свежего хлеба. Когда она поднялась на крышу, Чарльз уже сидел на трубе.
— Садись. Ты в порядке?
— Да, конечно. В чем дело? Что они сказали?
— Софи, постарайся поверить тому, что я тебе сейчас скажу. И постарайся понять. Сделаешь это ради меня?
— Само собой, — ответила Софи, в нетерпении смотря на Чарльза. — С чего бы мне тебе не верить?
— Не будь так уверена, любовь моя. Верить — это талант.
— Хорошо. Я тебе поверю. В чем дело?
— Съешь немного хлеба с вареньем. Можешь даже обмакнуть его в сливки.
— Чарльз, в чем дело?
Чарльз оторвал кусочек хлеба и скатал его в комок большим и указательным пальцами.
— Прежде всего, поверь: если тебя заберут, это разобьет мне сердце. Ты стала величайшим приключением моей жизни. Без тебя в моей жизни не было бы света. — Он посмотрел на Софи. — Ты понимаешь это, Софи? Ты мне веришь?