— Скажите, дорогой дель Людоль, чем занимался покойный Марель в стенах вашей Академии? — задал вопрос Аэртон.
— Как — чем? Он преподавал навигацию, — удивился ректор, забылся и хлебнул горячего отвара, тут же обжег язык и часто-часто задышал.
— С этим все понятно. Чем он еще занимался? Может, какие-то предметы вел или работал с какими-то документами? Занимался какой-то научной работой? Меня интересует все, — вкрадчивым голосом продолжал Аэртон. Эта манера вести допросы, которые больше были похожи на доверительные беседы, приводили собеседника в состояние неуверенности, а затем страха. Допрашиваемый начинал думать, что он главный подозреваемый во всех смертных грехах, а затем от страха признавался в любых преступлениях, даже в том, в чем не участвовал, а вычитал об этом в старом выпуске «Вестей Бризоли». В большинстве случаев метод срабатывал; похоже, и ректор не станет исключением.
— Лекции. Еще раз лекции. Занимался копированием чертежей для нашей лаборатории. Вернее, не сам копировал. А сверял копии. Ну, и занимался разработкой усовершенствованной астролябии. Правда, в последнее время он все больше пил. После того как его сын Морс пропал в одной из экспедиций к Барьеру, дель Мареля словно подменили. Он места себе не мог найти. Сын-то его был одним из лучших выпускников Академии. Отправили поисковые корабли. Только они вернулись ни с чем. А тут его жена Дерба слегла с кровавым кашлем. Это в прошлом году, помните, по Бризоли прокатилась волна эпидемии. Многих тогда она унесла, — торопливо говорил ректор, периодически перемежая слова резкими выдохами, которыми он пытался остудить ошпаренный язык.
— Меня в ту пору в Бризоли не было. Служба.
Об эпидемии кровавого кашля, или, как его в народе прозвали, Хохота смерти, Аэртон слышал. Но сам в это время находился в Бора-Бо, куда его привело следствие по делу Высоких отравителей. Ниточка оказалась ложной и быстро оборвалась, но вернуться из-за проклятого кашля он не смог. Порты Бризоли в течение двух месяцев были перекрыты для гражданских лиц, даже патент Тайной канцелярии не помог ему найти место на военном корабле Бриза. Пока бризольские медики не справились с эпидемией. Потом еще несколько недель столица никак не могла избавиться от смрада. Всех пострадавших от эпидемии сожгли на кострах, чтобы зараза не поползла дальше. Аэртон тогда сам себе позавидовал, что нос его давно уже не работает и он не чувствует этой вони, от которой прятались остальные горожане.
— Мареля смерть Дербы добила. И он стал все чаще и чаще закладывать за воротник. Вот, видно, и докатился совсем. Любил он по кабакам ходить. Таким образом все больше оттягивал время возвращения в дом, который без жены и сына стал совсем холодным и пустым.
— А где жил профессор?
— На площади Урожая, в конце улицы Гулящей.
Стало быть, поход по кабакам был всего лишь затянувшейся дорогой домой.
— Скажите, уважаемый дель Людоль, а вчера вечером профессор не имел при себе каких-либо бумаг? — спросил Аэртон и, судя по тому, как побледнел ректор, догадался, что попал в самый центр мишени.
— Дель Марель работал над чертежами. В работе у него было много чертежей. Боюсь, что-то из них он мог вынести из Академии, — севшим от нервического возбуждения голосом сказал Людоль.
— А что это за чертежи? Чем пропажа их может угрожать Академии?
Ректор сам ничего рассказывать не будет. Надо его разговорить. Будь он простой человек, можно было бы прихватить его с собой в подвалы Тайной канцелярии, там и не таким языки развязывали. Каленые щипцы и особые составы травников еще и не такие чудеса с людьми творят. Но ректор уважаемый человек, с ним надо деликатнее, хотя Аэртон и не любил все эти политесы и шарканье по паркету.
— В стенах нашей Академии есть закрытый корпус, где ведутся работы над созданием паровой машины. Это особо секретный проект, совместный с военными и Академией Наук. Место дислокации выбрали у нас, поскольку есть свободные помещения и легче всего обеспечить должную охрану, — взахлеб откровенничал ректор.