— Вы за фюрера или против? — прокричал обер-лейтенант.
— Нет ли у вас сигар? — вежливо осведомился офицер.
Герберт только теперь узнал капитана фон Бракведе и попытался дружески улыбнуться ему:
— Я занимаюсь чисткой нашего заведения. Вы не хотите к нам присоединиться?
— Благодарю, — сказал граф и поправил монокль. — В данный момент у меня другие дела. Я ищу сигары, и желательно гаванские.
— Что ж, нам придется испить эту чашу до дна, — с печалью в голосе произнес генерал-полковник Бек.
Он слышал выстрелы, которые неуклонно приближались, и теперь старался не смотреть в глаза никому из присутствующих — не хотелось лгать. Он лишь молча отошел к одному из окон.
Безмолвствовали и все присутствующие. Они стояли маленькими группами, и создавалось впечатление, будто они позируют художнику.
Только доктор Ойген Г., сидевший за письменным столом Ольбрихта, отодвинул в сторону газету, под которой лежал пистолет, и взял его в руку. Рука была тверда, точно он собрался просто поохотиться. И доктор удивленно усмехнулся, потому что в глубине души испытывал страх перед тем, что им всем предстояло пережить.
Наконец дверь, на которую он направил дуло своего пистолета, распахнулась. Спустя две секунды в комнату ворвался майор Хойте, наткнулся на широко открытую дверцу сейфа, в котором раньше хранились папки с планом «Валькирия», и остановился.
Доктор видел только ноги этого майора и его изумленное лицо — от кончика носа и выше. Бронированная дверца скрывала остальное. И Ойген Г. не выстрелил — он промедлил, ибо происходящее было не лишено комизма. Он чувствовал желание расхохотаться, но все-таки продолжал целиться.
— Не стрелять! — раздался позади него звонкий голос. — Не стрелять! — на пороге комнаты, в проеме второй распахнутой двери, вырос обер-лейтенант Герберт и дрожащими руками направил на присутствующих автомат: — Где генерал-полковник Фромм?
Ответа он не получил. Люди, собравшиеся в комнате, глядели сквозь него, словно он был сделан из стекла. Обер-лейтенант почувствовал себя униженным и стал сгибать указательный палец, лежавший на спусковом крючке.
— Генерал Ольбрихт, я требую объяснений! — хрипло заявил Герберт.
— Я не обязан давать вам никаких объяснений, — резко ответил тот.
И Герберт решился:
— Тогда я объявляю всех вас арестованными!
В этот момент из своего угла вышел майор Хойте. Он понял, что пора проявить инициативу, иначе этот обер-лейтенант, пожалуй, опередит его. Конечно, Герберт показал себя смельчаком, но по части организации ему далеко до него, майора Хойте. И майор выступил вперед:
— Разговоры запрещаются, вы все арестованы. Сопротивление бессмысленно, оно будет сразу подавлено силой оружия. Требую неукоснительно выполнять все мои распоряжения.
— Иначе будем стрелять! — прохрипел Герберт. — Теперь именем фюрера приказываем мы.
— Слава богу, ты жив! — воскликнул лейтенант фон Бракведе, увидев брата.
Он хотел броситься к Фрицу, обнять его, задать тысячу вопросов, но не сделал этого — холодный взгляд серых глаз капитана, как раз входившего в кабинет, удержал его.
— Как ты сюда попал? — спросил Бракведе-старший, словно не веря своим глазам.
— Мне помог Майер, наш друг Майер.
Капитан сердито захлопнул дверь, толкнув ее ногой.
— Ты действительно неисправим, — с горечью произнес он. — Что же должно случиться, чтобы ты наконец понял, на что способны люди!
— Здесь… здесь государственная измена! — заговорил Константин, страстно желая оправдаться. — Это известно наверняка. Но я уверен, что ты к этому абсолютно непричастен.
— Боже мой! — в отчаянии воскликнул Фриц фон Бракведе. — Если ты и в самом деле так думаешь, почему же ты не пошел с этими рьяными защитниками фатерланда, которые сейчас без разбору палят во всех, кто подвернется?
— Этого я не мог сделать: что-то меня удерживает, — объяснил Константин.
— Невероятная бессмыслица, на которой зиждется весь этот мир! — Капитан гордо выпрямился: — Ладно, оставим это, у меня больше нет времени. Скажи лучше, где портфель, который я дал тебе.
— Я принес его. Вон он, на твоем столе.
Если кто-то когда-то и видел, как граф Фриц Вильгельм фон Бракведе полностью потерял самообладание, то это был его брат Константин. На его глазах лицо Фрица превратилось в застывшую маску.
— Что с тобой? — озабоченно спросил Бракведе-младший. — Ты болен?
— Я чувствую себя уже покойником, — сказал Фриц, отвернувшись, — и это по милости моего собственного брата!