— Не вздумайте пошевелиться! — предупредил солдат.
Доктор оглядывался, будто ждал чего-то. Но как можно изменить ситуацию? Броситься на автоматчиков? Однако шансы на успех были наверняка равны нулю.
— Я был готов к этому, — сказал человек, стоявший справа от Ойгена Г.
Это был Хельмут Джеймс фон Мольтке, адвокат и эксперт по военному и международному праву при верховном командовании вермахта. Он сдержанно улыбался, но улыбка его казалась неестественной.
— Придержи язык, а то буду стрелять! — прервал его один из солдат.
Слева от доктора стоял Бертольд фон Штауффенберг, брат полковника. Он был молчалив, совершенно неподвижен, но дышал тяжело.
И вдруг они услышали знакомый голос, голос Клауса фон Штауффенберга. Казалось, он донесся до них откуда-то издалека.
— …Германия! — воскликнул этот голос, но залп, похожий на раскат грома, заглушил его.
— Огонь! — скомандовал лейтенант, и солдаты выстрелили.
Генерал-полковник Фромм внимательно наблюдал за этой процедурой.
Так называемые свидетельства очевидцев стали известны лишь годы спустя, и все они были очень противоречивы. По одной версии расстрелом руководил лейтенант по фамилии Шади, по другой — его фамилия была Шлее.
Полковник Ремер, в недавнем прошлом майор, уверял, что он тут ни при чем, а Кальтенбруннер свидетельствовал — его слова подтвердили Мюллер, Майер и Скорцени, — что, когда его люди заняли Бендлерштрассе, все уже было кончено.
Таким образом, бесспорно только одно: названный лейтенант дал своим солдатам команду стрелять, и они послушно ее выполнили.
Обер-лейтенант фон Хефтен рухнул как подкошенный. Вслед за ним упал генерал Ольбрихт. Полковник Риттер Мерц фон Квирнгейм в последнюю минуту попытался заслонить собой Клауса фон Штауффенберга, который успел перед смертью крикнуть:
— Да здравствует свободная Германия!
Часть третья
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ
Пожертвовать своей жизнью ради столь справедливого дела — не слишком дорогая цена.
НОЧЬ, ДЛИВШАЯСЯ БЕСКОНЕЧНО
Сразу после полуночи во дворе дома на Бендлерштрассе прогремело троекратное «зиг хайль». Первым этот боевой клич нацистов провозгласил генерал-полковник Фромм, а столпившиеся вокруг четырех трупов солдаты подхватили его.
Фромм взглянул на небо, потом на лица окружающих, которые почему-то виделись ему грязно-серыми пятнами. Голоса, отражаясь от стен, звучали приглушенно, невнятно. И жаркая берлинская ночь, казалось, изнемогала от духоты.
Генерал-полковник зашагал прочь, не глядя на офицеров, и те сторонились, уступая, ему дорогу. Вопрошающая тишина сопровождала генерала, и был слышен только его топот.
Войдя в свой кабинет, Фромм озабоченно бросил:
— Телеграмму фюреру! — и тяжело опустился на стул, не обращая внимания на собравшихся. Это были в основном новички, и Фромм считал их людьми почти посторонними. Он диктовал так, словно передавал традиционное донесение: — «Попытка переворота подавлена… Все главари расстреляны… С неизменной верностью… — И закончил, как обычно: — Время — один час двадцать минут».
Почти тогда же началась операция по занятию зданий на Бендлерштрассе. Она проводилась строго по плану. Задействованные подразделения продвигались, не встречая сопротивления.
Появился Скорцени в сопровождении штурмбанфюрера Майера и двух солдат. Дежурный офицер отдал ему честь.
— Вы переходите в мое подчинение! — прокричал Скорцени, размахивая зажатым в руке пистолетом.
— Слушаюсь! — отчеканил офицер и снова отдал честь. — Мы ждали вас.
И тут появилась своеобразная группа встречающих в составе майора Хойте и обер-лейтенанта Херберта. Радостно взволнованные, они протиснулись вперед, к Скорцени, который посмотрел на них недоверчиво.
— Мы уже навели здесь порядок, — поспешил заверить оберштурмбанфюрера Герберт, а майор Хойте добавил:
— Все изменники задержаны и изолированы!
Доклад генерала Рейнике был довольно лаконичен:
— Все входы и выходы перекрыты! Не встретив никакого сопротивления, войска, верные фюреру, полностью заняли здание.
— Проводите меня к генерал-полковнику Фромму, — обратился Скорцени к майору Хойте.