Леон. Производители на вас рассчитывают. Нужно сориентироваться и взять на себя ответственность.
Одюбон. Если на то пошло, генерал за войну ответственности не несет. И вообще, ее всегда штатские объявляют.
Леон. Чего вы боитесь? За вами будут стоять пять миллионов промышленников.
Одюбон. А впереди кто будет стоять? Толпа народа с ружьями, пушками, саблями, — и вы считаете, что это остроумно.
Леон. В конце концов, вести войну — ваша профессия, черт побери.
Одюбон. Моя профессия — быть генералом, и, поверьте, в подобных условиях это совсем не весело. То ли дело в мирное время: регулярное продвижение по службе, никакой тебе газетной шумихи, молодые не могут тебя обскакать только из-за того, что приняли участие в драке, или по какой-нибудь еще более идиотской причине!... А на войне численный состав вечно меняется, полнейший беспорядок и все такое прочее! Это тяжкий труд, клянусь вам.
Леон. Но за вами будет вся страна!
Одюбон. Только что были все промышленники, а теперь вся страна. Скажите... разве во время последних выборов количество непроголосовавших не составило семьдесят пять процентов?
Леон. Так тем более! Молчание — знак согласия!
Одюбон. Знаете, что я вам скажу, вы просто сумасшедший.
Леон. Передайте мне анисовку.
Одюбон. Больше нет.
Леон. Тогда пошлите адъютанта, пусть он принесет литровую бутылку пастиса. (Одюбон пытается возразить.) Давайте, плачу я.
Одюбон (зовет). Робер! (Входит Робер.)
Сцена IV
Робер, Леон, Одюбон.
Робер. Слушаюсь, мой генерал.
Леон. Смотри, Робер, тут триста франков, сбегай за бутылочкой пастиса.
Робер. Она стоит восемьсот, господин Председатель.
Леон. Экие вы оба прижимистые! Так ведь и расхочется вам кредиты выбивать. (Дает еще тысячу, остальные деньги забирает.) Вот тысяча, сдачу вернешь!
Робер. Слушаюсь, господин Председатель Совета. (Выходит.)
Сцена V
Леон, Одюбон.
Леон. Мм... так на чем мы остановились?
Одюбон. Я вам сказал, что вы сумасшедший, и в доказательство моей правоты вы попросили у меня анисовки.
Леон. Вашей дрянной анисовки.
Одюбон. Неважно. Мне сдается, что вы совсем потеряли голову. Впрочем, войну любят только те, у кого проблемы с потенцией.
Леон. С миром то же самое, особенно если его любят генералы.
Одюбон (в отчаянии). Вы понимаете, что это, в конце концов, опасно! На последней войне несколько генералов даже погибло.
Леон. Так то немецких.
Одюбон. Но теперь-то мы с немцами союзники. Кое-кого даже в плен взяли, например Гиро, чего раньше никогда не случалось! Дерлана убили, и потом было полно скверных историй — с Эстева, с Гамеленом... он, впрочем... выкрутился, но генералом быть — не подарок. Можно сказать, расплачиваешься собственной персоной.
Леон. Ладно, ладно, есть и такие, кто потом неплохо устроился. Возьмем, к примеру, Июля. Во всяком случае, главное, чтобы вы сегодня же дали мне согласие.
Одюбон. Я вам вот что скажу: когда речь заходит о жизни человека, тут важно одно — я, естественно, говорю о военных — никуда не торопиться. Вот, скажем, Первая мировая. Достойная война. Окопы! Там, по крайней мере, у нас было время, было понятно, что к чему! А потом был тыл, союзницы-очаровашки... Охо-хо, такой замечательной войны, как в четырнадцатом, больше не будет.
Леон. А чем вы занимались в тысяча девятьсот четырнадцатом?
Одюбон. Был адъютантом у генерала Робера при Генштабе. Уверяю вас, я очень скучаю по тем временам.
Леон. А я вас уверяю, что, когда к вам приходят и предлагают начать войну, вы слишком долго раздумываете!
Одюбон. Что-то не припомню ни одного генерала, который подтолкнул бы свою страну к войне. Возьмите любого. Гамелена, например. Он тоже об этом говорил.
Леон. А Бонапарт?
Одюбон. Бонапарт? Хитрюга корсиканец! Ему было наплевать, что французы сражаются! Не будете же вы утверждать, что в тысяча восемьсот двенадцатом Россию захватила корсиканская армия, а?
Леон. Вы мелете чушь.