Он отвернулся от двери, загнанный в угол, поднял на меня ствол своего пистолета и принялся стрелять настолько быстро, насколько быстро успевал нажимать на спусковой крючок.
Я поднял свой щит и перешел на шаг. Какие-то пули летели мимо, какие-то отскакивали от щита. Но ни одна из них не представляла для меня угрозы.
— Ты не можешь! — закричал Рудольф. Он пошарил рукой в области подмышки и достал еще один магазин. — Не можешь!
Не дав ему закончить перезарядку, я просто шагнул вплотную к нему, продолжая держать щит поднятым, заставив его врезаться спиной в стальную дверь позади.
Затем я уперся ногами в землю и начал давить.
Рудольф издал короткий, пронзительный крик боли. Щит зажал ствол его пистолета в одну сторону, в то время как его запястье было зажато в противоположную. Этот идиот до сих пор держал палец на спусковом крючке. Я услышал, как он сломался.
— Дрезден, нет! — снова закричал Рудольф.
Я надавил сильнее. Огонь мог бы быть хорошей альтернативой, но с моей чертовой рукой вызвать его оказалось бы проблематично. Так было лучше. Правильнее. Я подумывал описать ему, как буду перемалывать его кости в муку, чтобы испечь из нее себе хлеб на завтрак, но потом решил, что не в настроении для разговоров. К тому же зачем тратить слова на покойника?
Мы находились посреди гребаного Ада.
Никому не будет дела до еще одного трупа.
Я надавил еще сильнее. Рудольф еще раз попытался закричать. Между моим щитом и металлической дверью было недостаточно места, чтобы его легкие могли набрать достаточно воздуха, поэтому крик получился хриплым и тихим. Я отметил его широко распахнутые в испуге глаза — этого следовало ожидать. Он же умирал, в конце концов.
Воздух наполнил кислый запах мочи.
Я обратил на это внимание и слегка изменил точку опоры, чтобы давить еще сильнее.
Из всех возможных глупостей, он решил схватиться за телефон. Свой чертов телефон. Будто он ему хоть как-то поможет. Будто этот кусок пластика работает и позволит ему позвать на помощь. А даже если у него и вышло бы, будто помощь успеет прибыть вовремя.
Телефон выскользнул из пальцев Рудольфа, пока тот безуспешно пытался сделать вдох.
Я увидел на его лице осознание того, что должно было произойти. Его охватила паника, а из глаз брызнули слезы, когда последняя надежда пошатнулась, затем рассыпавшись в прах.
Это вызвало приятное жаркое ощущение где-то глубоко внутри меня.
Ты убил ее.
Почувствуй то, что чувствую я, ублюдок.
Я оскалился. Меня тошнило, я чувствовал себя опустошенным и сильным одновременно.
Я надавил сильнее.
Послышался хруст сломанной кости. Мне было без разницы какой, просто мне понравился звук, и я хотел услышать его еще раз.
— Bozhe moi, — внезапно раздался испуганный возглас где-то сзади меня. — Дрезден. Что, черт побери, это значит?
— Отвали, Саня, — прорычал я. — Это не займет и минуты.
Рудольф издал булькающий звук.
— Дрезден, — сказал Саня. Его грубоватый голос звучал обеспокоенно, что очевидно. В отличие от меня, ему не хватало ясности мысли. — Он не представляет для тебя угрозы. Остановись.
— Он убил Мерфи, — ответил я спокойно. — Я быстро сведу счеты, а потом мы примемся за работу.
— Нет, — возразил Саня. — Не тебе вершить над ним суд.
В его голосе звучала сталь.
Я медленно повернул голову назад и посмотрел на него.
Рыцарь Надежды обнажил Эспераккиус из набедренных ножен. Сабля осветила полумрак переулка резкой угрожающей вспышкой.
— Отпусти его, — повторил Саня. — Ты убиваешь человека. Если он совершил преступление, то предстанет перед правосудием. Но только не так.
— Просто дай мне секунду. — ответил я будничным тоном, будто делал бутерброд.
Лицо Сани приняло странное выражение. Я не мог понять, что оно значило, но точно не подходило для этой ситуации. Он подкрался ближе, двигаясь ловкими движениями. Очень ловкими. Саня явно был более достойным соперником. — Гарри Дрезден, это последнее предупреждение.
Затем что-то запятнало чистоту моей беспримесной ненависти. Я не мог понять что, но это меня выбесило.
Образ не оскверненного ничем посторонним опыта был разрушен. Эта тварь, этот Рудольф, он не заслуживал даже смерти, которую я собирался ему причинить. Он даже сдохнуть не мог должным образом, заставляя меня прилагать столько усилий чтобы его прикончить. Он даже презрения не заслуживал.