— Саня тоже здесь. С ним все будет хорошо, — сказал Баттерс.
Я резко закачался, не в силах стоять прямо.
Мои друзья поймали меня.
Они держали меня.
— Я здесь Гарри, — продолжал повторять Баттерс. — Я здесь.
— Ее больше нет, — прошептал я.
— Да, — ответил он. — Я знаю. Я здесь.
И сейчас больше ничего нельзя было поделать.
Я плакал.
А город горел.
Глава 24
Саня и его люди очень быстро сработались. Они во множестве передвигались по трём параллельным улицам — той, по которой шли мы, и по обеим её сторонам. У отрядов была крайне простая тактика — наступать шеренгой и заливать всё непохожее на людей, огромным количеством картечи и пуль.
Самые крупные Ловчие были серьёзной проблемой, а в таком деле лишних рук не бывает. Как рассказывал Саня, первый, который с рёвом выскочил из тумана, был страшен — но он и назначенный им офицер в форме сумели подняться и выстрелить, и с ними было достаточно добровольцев, чтобы свалить тварь, прежде чем она успела завершить атаку. После того, как они своими глазами увидели, что враг может истечь кровью и сдохнуть, всё поменялось. Добровольцы шли вперёд, убивая Ловчих, чьи копья, хотя и были устрашающими и разрушительными, на самом деле не годились для перестрелки с помповыми дробовиками, когда их было по пять-шесть против одного.
Как враги, так и твари Зимы уступили такому натиску, к их обоюдному смятению. Люди, которых эти существа обычно считали за добычу, открыли глаза, вооружились и были готовы к бою. На данный момент добровольцы превосходили противника численностью, и фоморы отступили, оставив территорию Палящей-Во-Всё-Живое Бригаде.
Не знаю, как долго я был вне сражения. Баттерс сказал мне позже, что прошло всего несколько минут. Всё, что я знаю, это то, что через некоторое время физическая боль начала отступать и я почувствовал, как Зимняя мантия прикрывает меня вновь.
Я понял, что Саня сломал мне нос. Нельзя сказать, что я не заслужил значительно худшего расклада. Истерически рыдать со сломанным носом не слишком-то прилично. Или практично, например, для дыхания. Мне потребовалось полминуты кашля и сплёвывания, чтобы всё прочистилось. К тому времени, как я вытер глаза чистым участком рукава пыльника, жжение в сломанном носу и боль снова исчезли под плотным покровом Зимней мантии.
Не считая ожога на руке.
Он болел. Временами.
Раньше мне уже приходилось иметь дело с ожогами. Этот был не самым худшим, что я получал. Тем временем, он трепетал и пульсировал, заставляя меня чувствовать лёгкую дурноту и дрожь.
Это заставляло меня ощущать себя... человеком.
Мне не кажется, что боль — это то, что определяет нас как людей. Но во многом именно она нас объединяет. Нам всем понятно, когда другие люди испытывают боль. Чёрт побери, почти все мы готовы что-то сделать, видя это. Она наш общий враг, хотя на самом деле и не враг. Боль — это учитель, по крайней мере, когда наши тела правильно функционируют. Действительно жёсткий, очень строгий и совершенно справедливый учитель.
Мне не нравилась постоянно пульсирующая боль, исходящая от ожога, нанесённого мне священным Мечом.
Однако меня это очень обнадёживало.
Боль внутри меня была чем-то совсем другим.
Я осторожно отложил её в сторону. Я не стремился похоронить её или заморозить. Я просто поместил это в отдельную комнату в своём разуме и запер дверь.
Позже будет ещё время прочувствовать всё это. Целиком.
Впрочем, я и раньше терял людей. В том-то и дело, что я — сирота. Горе — величина известная. Утрата — это член семьи. Конечно, будет больно. Это может разорвать меня на куски. Пустое место, где была она, на какое-то время сделает меня дрожащей сучкой.
Но всё это потом.
Для начала я собираюсь закончить то, что мы намеревались сделать: защитить город.
Кроме того, пока я делаю это, я обеспечу Мёрф достойным сопровождением к тому, что будет после.
Подоспел Баттерс с моим посохом и передал его мне.
Я кивнул ему. Я не знал, где Рудольф и что с ним сделали Баттерс и Саня. Да и не хотел знать. Рудольф не был моей проблемой. Не мог ей быть. Я нес слишком большую ответственность перед городом, друзьями, моей семьёй.
Ударив концом посоха об асфальт, я поднялся на ноги. Кажется, кто-то пытался по дороге поговорить со мной. Я не слушал. И ни слова не говоря, я вернулся к телу Мёрф.
Она была такой крошечной на самом деле.
Теперь, когда она ушла, тело как будто ещё уменьшилось.
Я взял Мёрф на руки. Она почти ничего не весила.
Прижав её тело к своей груди трепещущей рукой, я быстро пошел через кварталы назад к Миллениум-парку, где Мэб все еще ждала позади своей группы воинов-сидхе — но вместо того, чтобы встречать надвигающуюся угрозу, её ищущий взгляд ожидал когда я выйду из тумана.