Поле Куликово (СИ)

"...А затем даны вам и земли, и люди, и власть над ними, чтобы неусыпно поддерживали вы государский порядок в нашем княжестве. Да трудились бы поболе чёрного раба над умножением силы и богатства Родины. За тот труд и положены вам кафтаны парчовые, шубы собольи да еда сладкая. Но не иначе. Впредь, когда бы ни позвал вас на ратное дело, чтобы таких воинов мне приводили, каких нет ни в Орде, ни в Литве, ни у немцев и шведов, ни в иной земле. Все слышали мою волю?" Дружным эхом отозвалось: "Слышали, государь!" Ах, как сияли глаза князя Боброка, такие же синие, как и у десятского Васьки Тупика.

Долго говорил с боярами Дмитрий Иванович. Говорил не таясь, - собрались свои люди, проверенные, преданные. Не все одинаково почитали государя, не каждое его слово одинаково принимали к сердцу, но каждый сердцем болел за русское дело. Дмитрий говорил, что время наступает жестокое и решительное. Вновь зашевелились тучи кочевников-завоевателей. В восточных и полуденных странах свирепствует железный хромец Тамерлан. Страшные вести приносят оттуда купцы и бывалые люди: целые народы избивает хромой владыка, не щадит ни царей, ни рабов, ни жён, ни мужей, ни малых, ни старых. Из человеческих черепов громоздит башни до неба, живьём закапывает города. Тень краснобородого Чингисхана встала над востоком и югом. А из кипчакских степей поднимается Мамай - словно тень Чингизова внука Батыя. Не нынешней, а древней, разорительной и позорной, дани требует от Руси - чтоб не только деньги, хлеб, меха и прочий товар ему давали, но и русских людей, детей и женщин - прежде всего. Да ведь и такое требование - лишь извечный ордынский предлог для нашествия. "Видел я Мамая в Орде, беседы с ним водил, - рассказывал Дмитрий Иванович. - Страшный - он человек, хитёр и зол, аки змея болотная. - Князь перехватил взгляд Василия Тупика и обратился к нему. - Ну-ка, Васька, смог бы ты пробиться, скажем, в московские князья аль хоть в тверские? Ну-ка?" Кругом засмеялись, Тупик растерялся: "Мыслимо ли, Дмитрий Иванович!" - "То-то. И помыслить боишься - ноги переломают, голову оторвут за одни мысли. А вот Мамай смог. Да не в князья - во владыки Орды пробился, улусник-то безродный. На крови к царскому трону всплыл. Ему человек - что мураш, раздавит и не оглянётся. Да и наша Русь - вроде как муравейник, набитый золотыми яйцами. Подпалит - не задумается". Помрачнели бояре. Уж ли, как во времена Батыя, русским городам и деревням уходить в дым и золу, уж ли снова некому будет на пепелищах оплакивать убиенных? "Не бывать тому! - загудели бояре. - Не бывать Мамаевой воле над Русью!" Озарилось лицо великого князя. "Помните, бояре, наш уговор. Быть или не быть Москве, быть или не быть Руси - то от нас зависит, от остроты наших мечей. Готовьтесь!"

Готовились. Через год грянула Вожа. Золотым звоном плыли колокола над Русью: победа! Первая большая победа над страшным врагом. Великий Спас, наконец-то обратил Ты Свои взоры на измученный народ, пролил благодать в его иссушённую душу. Значит, можно бить Орду! Не уж то можно избавиться от ига, не тащить на шее ярмо под бичами хищников?! В золочёных доспехах, на белом коне, въезжал в Москву Дмитрий Иванович впереди своих броненосных полков. Помнили уговор князья и бояре - побольше б таких воинов, тогда не страшно жить на земле. А государь повторял: "Готовьтесь! Ещё впереди вся битва..." Тучи снова собирались в степи. Горели рязанские сёла. И свежа была русская кровь на берегах Пьяны. Даже струи Вожи не смыли той крови. Всё помнить велел своим боярам великий Московский князь - и славу, и позор, и радость, и боль родной земли...

Боль-то теперь и задел в душе Васьки Тупика пленный сотник. Однако Васька поспешил сбить с него спесь:

-Коли ты о реках заговорил, так Вожа будет поближе Пьяны. Ишь, зашипел. Скажи-ка нам потолковее, сотник, с чем идёт твой Мамай?

Авдул знал, как отвечать на подобные вопросы.

-Считай, с сотней туменов. А силы в них семьсот тысяч и ещё три. Ты уже бледнеешь, боярин?

-Здоров брехать, - хмыкнул рыжебородый. - Будет ли столько-то людишек во всей Орде Мамая?

Авдул усмехнулся, не удостоив воина даже взглядом, и продолжил:

-То ещё - не вся правда, боярин. С нами идут аланы, касоги, ясы, буртасы, ногаи и другие подвластные Орде племена - тем счёта мы не ведём. А ещё от Сурожского моря идут "синие казолы" - пехота фрягов. Когда мы растопчем Московию, они покажут дорогу нашим туменам к богатым западным городам, до которых не доходил даже Батый. Мы дойдём... Но и это - не всё. Недавно я послал из моей сотни лучших воинов охранять гонца к литовскому князю Ягайле. Он ударит вам в спину по слову Мамая. И это ещё - не всё, боярин. Князья - рязанский, тверской, нижегородский, а также иные, кто ненавидит вашего Дмитрия, - тоже с нами... Ага, ты вздрогнул, боярин! Так скачи к своему господину - пусть откроет ворота городов, а сам поспешит к нашему повелителю. Может, Мамай смилуется и пошлёт пасти свои стада?

-Не трожь нашего государя! - боярин рванул меч, но загнал в ножны, заметив ухмылку врага. - Цену вашей брехни мы знаем. Но коли в твоих словах правды на четверть - Орда оказывает честь земле Московской. Боитесь, значит, воевать один на один.

-С рабами не воюют, - Авдул дёрнул бритой головой. - Рабов усмиряют. Вы - рабы негодные, мы вас уничтожим и возьмём себе других. Для того и нужно большое войско. Я сказал всё. Больше не спрашивай.

Авдул сел на землю, сложив ноги калачом, в его лице появилась отрешённость, он стал похож на одного из тех каменных идолов, что стоят по курганам в Диком Поле. И боярин понял: из него теперь ничего не выколотишь.

Лошади, отгоняя хвостами слепней, дохрупывали зерно из шлемов, чирикали в риге воробьи, почуяв какого-то своего врага, в небе клёкотали коршуны, над трупами жужжали мухи, пахло горячей соломой и высыхающей кровью; серый зверь вышел на край поля и всматривался в людей; от деревни застучала подвода, за ней двое воинов гнали пойманных коней. Чернобородый с перевязанной головой лежал на обмолоченных снопах рядом с сынишкой - сморило.

-А што, Василей Ондреич, - загудел рыжий ратник, поддерживая щёку рукой, - коли сбрехал татарин, штоб, значит, нагнать страху, дак и нам пужануть ево не грех? Соломы взять да прижечь пятки-то, - небось, правду скажет.