— В телегу! — рявкнул охранник. Сладкоежка едва заметно дёрнулся в сторону кибитки, но с твёрдого шага не сбился. Теперь паренька эти приказы не касались.
Дуня вздохнула и печально, напоследок, посмотрела на друга.
— Прощай, — тихо бросил он. — Пусть тебе повезёт.
— И тебе.
Он исчез за старшими. Дуня взгромоздилась на телегу. По прикидкам девушки — в очередях маяться ей приходилось и не раз — у неё остался час, чтобы освоить волшебство. Знать бы: могла ли она это сделать.
Город гудел и волновался. Кричал, трещал. Хохотал. Плакал. Пихался и ругался по пустякам. Манил ароматами — свежей выпечкой, жарким, молочной кашей. Кружил голову — резким запахом специй, духов, пива и прокисшего вина. Отталкивал, доводил до тошноты вонью — канализацию здесь представляла пара стоков по бокам мощённых раздолбанным камнем улиц. Для богатого торговца, каким город представлялся снаружи, он был запущен… возможно, жители его и гости трудились лишь на себя, забывая об общественных нуждах.
Отряд «кумира», от ворот подхваченный потоком людей, животных и телег, не сопротивлялся, не пытался вырваться из толпы и двинуться своим курсом — и этот его устраивал, так как вёл на рынок. Улица, даже проспект, по которому ехал отряд, не была узкой, и всё-таки она не вмещала всех — чтобы освободить дорогу, воины Пятиглазого толкали пеших лошадьми, стегали кнутами, орали. Те, кому не досталось скакуна, пользовались дубинками, мечами и короткими копьями. Кажется, и хилый колдун — не могла Дуня называть его магом, да и у Сладкоежки для возницы нашлось немало определений — прибегнул к своему дару: особо ретивые, смелые и недовольные отлетали с пути в самом прямом смысле. По воздуху. И приземлялись частенько в какую-нибудь стену или на чью-нибудь голову.
До рынка шумная процессия добралась быстро, однако «кумир» имел иную цель. Оставив две телеги и охрану устраиваться в торговых рядах, Пятиглазый велел двигаться дальше. Если раньше женщинам дозволялось выглядывать из повозок, то теперь это строго воспрещалось. Товар порекламировали — и будет. Сейчас его везли на продажу.
На Дуню снизошло очередное озарение. С каждым разом, когда приходило понимание, осознание своей участи, девушка ощущала, как глубже и глубже её затягивает отчаянье. Вот — она плавает на поверхности, свободная и беззаботная. И вдруг — чувствует, что тонет. Но и к этому она умудрилась привыкнуть, чтобы в горький миг заметить: она утонула! Не дышит, не живёт. Однако это не конец — это ужасное начало. Её тянет в свои объятия ил, вязкий, цепкий… Если и дальше продолжить в том же духе, она никогда-никогда не выберется, не вернётся к ясному небу и яркому солнцу…
Дуня решилась попробовать ещё раз. Стихи, песни — у каких-то писателей встречалась и такая магия. Да и не зря завывают шаманы, а бабки-знахарки заклинают речитативами. И псалмы не просто так придумали…
Пленнице не хватило смелости: даже сейчас, когда можно смотреться глупой и сумасшедшей, она не смогла запеть в голос — лишь пугливо замурлыкала под нос. Возможно, в этом-то и крылась её беда.
Пропустив каждую через палатку, где им утёрли лица и завернули в явно прокатное, специально для таких случаев полотно, охрана вытолкнула женщин к помосту. На том демонстрировали последнего из рабов-мужчин. Торги прошли быстро — «кумир», похоже, специализировался на прекрасном поле, и представители сильного в его коллекции не выделялись чем-то особенным. Для Пятиглазого они были мусором, обузой: убить не убил, к себе, кроме Сладкоежки, никого не забрал — побрезговал, восвояси не отправил — глупо, могли и во врагов превратиться. Потому оставалось лишь их продать, чтобы как-то оплатить и оправдать содержание пленников. А если повезёт, то и чуток нажиться — «кумир» имел хорошую деловую хватку.
Настала очередь того, что дороже. Первыми на помост вывели старшую женщину от бревна и трёх, которые присоединились к отряду уже на большаке, вместе с телегами. Представлял их зрителям один из стражников. Дуня заметила, что он принимал решения в отсутствие «кумира» — видимо, помощник и зам. Воин говорил как завзятый торговец, с упоением расхваливал товар — у такого даже Дуня захотела бы что-нибудь прикупить, хотя не понимала в быстрой речи ни слова.
Сбоку, у верёвочного ограждения, которое отделяло «витрину» от покупателей, за выступлением и «залом» следил колдун. Его лицо отражало скуку — серую, тяжёлую, утомительную. С такой скукой не жить, а помереть — и то веселее будет. И всё же Дуня нисколько не сомневалась, что возница не допустит ни мошенничества, ни нечаянного освобождения пленниц.