— Я же оканчиваю школу! — кричу я, думая только о себе… но… я не хочу, чтобы они уезжали. — Вы не можете уехать! Вы же знаете, как это для меня важно, — мама встает сзади меня, её крепкие руки обнимают меня.
Я совершенно не чувствую спокойствия. С каждым днем всё хуже и хуже, хуже и хуже. Они специально это делают? Есть люди, которые отвечают за всё то, что с нами творится? Если есть, то я бы набила этим людям морду.
Сколько раз я убеждалась — нет ничего хуже.
Но каждый раз я ошибалась.
В моей жизни всё всегда меняется. И не в лучшую сторону. Я уверена, что есть миллионы людей, у которых всё гораздо хуже. У которых нет родителей, семьи, дома.
Но я живу здесь и сейчас. И, мне кажется, что моя жизнь — это просто отброс общества. Может быть, где-то там, на небе, Господь определил судьбу каждого из нас, и я у него явно не в любимчиках. Всегда всё идет против меня, против моих планов, против меня самой. Единственные люди, которые хоть иногда, но понимали меня — бросили. Теперь у меня есть только Фиби, но видимся мы и нормально говорим максимум — один раз в неделю. Я понимаю, мои родители не идеальные, но знаете, они всегда были для меня чем-то особенным: лучиками солнца. А сейчас и это ушло от меня. Собралась куча туч, и сейчас всё зальется дождем, а лучиков всё нет и нет. Они не хотят здесь быть.
Да, я согласна, у нас не лучшее денежное положение. Но мне не нужно большего — мне главное, чтобы они были здесь, со мной. Но их не будет.
В мире есть справедливость? Нет. Почему некоторые, совершенно ничего не делая, получают то, за что другим нужно работать и работать?
— Знаю, детка, знаю, — успокаивает мама. — Ты же понимаешь…
— Нет, мама, ничего не понимаю! — я отталкиваю её. — Почему вы бросаете нас? Почему вы бросаете меня? — слёзы стекают по моих щекам, но я не обращаю на это внимание.
— У нас сейчас трудно с деньгами. Извини, Дженни, мы хотели пойти на твой выпускной, но нам предлагают работу в Германии за неплохие деньги, и если мы не согласимся на неё, то нас и с этой работы выгонят, — объясняет отец, смотря на меня со взглядом, полным сожаления. — Нам очень жаль.
— Ничего вам не жаль! — не прекращаю кричать я. — Фиби, почему ты ничего не говоришь? — поражаюсь я от молчания сестры.
— Дженн, я думаю… Родители правы. Нам нужны деньги, — говорит сестра.
Я не верю собственным ушам. Она заступается за них?
Но это же неправильно!
— Не уезжайте, пожалуйста, — я падаю на колени и умоляю родителей остаться. Я не хочу, чтобы они уезжали.
— Мы должны, Дженни. Вы уже не маленькие — справитесь без нас. Мы должны, — говорит мама, повторяя эту ужасную фразу.
Я не хочу в это верить.
Я отказываюсь в это верить.
Я бегу в свою комнату, бегу и вытираю слёзы. Мне больно. Слишком больно. Это не может быть реальностью. Это всё сон, жуткий сон.
Единственное, что я сейчас хочу — это уйти, испариться, исчезнуть. Уйти в свой мир.
В мой с Адамом мир. Где никто нас не потревожит, где существуем только мы. Из которого никто из нас уйти не может. Я чувствую это.
В своем сердце.
Адам здесь. Он дышит. Он до сих пор здесь.
Внутри меня.
Его красивые, идеальные, зеленые глаза, которые видят меня насквозь, которые полностью и целиком захватывают меня, которые испепеляют меня.
И Ник — тот, кто уверен, что я ему нужна. Может, он обманывает сам себя. А может, он говорит правду. Я чувствую какую-то связь между нами.
Мечтать об Адаме — глупо. Он далеко от меня, мы не встретимся больше, а если и встретимся — я изменилась, он изменился. Мы не можем быть вместе.
С Ником мы тоже — небо и земля. Мы слишком разные и никогда не сможем быть парой, такие разные что, порой, мне кажется, будто мы вовсе не знаем друг друга.
Я рыдаю. Слезы льются ливнем из моих глаз. Мне больно. Я не чувствую себя живой.
Двадцать первое столетие — как же смешно,
Люди — не люди, любовь — не любовь.
Все чувства опускаются ниже, на дно,
Никогда уже ты их не испытаешь вновь.
И эта чертова нехватка одного человека,
Который был когда-то для тебя всем.
Самая страшная болезнь этого века —
Неразделенная любовь — не сравниться ни с чем.
7.
Я несколько часов лежала на кровати. Мне пару раз звонили, и, кажется, только что пришло сообщение. В любом случае я ни на что ни планирую отвечать. Сейчас мне необходимы тишина и покой. Одиночество. Я не могла ни с кем говорить, я просто должна была побыть наедине со своими мыслями.
В конце концов, я приняла решение, что в том, что делают родители, нет ничего плохого. Они просто хотят заработать деньги. Сейчас у нас очень плохая денежная ситуация, и этот выбор был не спонтанным, а нужным. Конечно, да, оставлять меня, да ещё и в такое время неправильно, но я уже давно выросла и могу быть самостоятельной. Мне просто нужно время, чтобы осознать это полностью.
Я ещё долго бы могла сидеть на кровати, но кто-то всё слал и слал SMS-ки. Взяв телефон, я увидела десять пропущенных от Ника и три SMS.
«Встретимся сегодня?»
«Мне позвонили, сказали, что нам дали эпоху романтизма».
«Эй, Дженн, нам нужно кое-что обсудить».
«Ответь».
«Делай, что хочешь, но мы должны встретиться. Сегодня около школы, в три».
Я дрожащими руками начала набирать ответ. Да. Мы встретимся. В любом случае мне нужна разрядка. Нужно хотя бы на пару часов забыть, что со мной произошло. Я выкинула телефон из рук и начала собираться. Потом посмотрела на часы: два часа. Отлично, остался еще час.
На мне был одет плащ, так как почему-то с утра шел дождь, и на дворе было сыро и холодно. Я отпросилась у отца, сказав, что мне нужно побыть одной и подумать, и он меня отпустил. В принципе, врать было незачем, я бы могла сказать, что иду делать проект, но это было бы подозрительно, всё-таки я не на шутку расстроилась, и я бы ни за что в таком состоянии не работала бы над эссе. Звучало бы не правдоподобно. Мне трудно представить, что я скажу Нику, и что он скажет мне. Я чувствую, что после его откровений мы теперь никогда не будем общаться по-прежнему — и это было самое худшее.
Он — мой единственный друг. Это звучит глупо, мы с ним совершенно разные, да и, тем более, знакомы всего-то ничего. Я уже плачу из-за него в сотый раз, и мы пережили потрясение несколько раз. Мне трудно сказать, кто он мне: просто друг или нечто большее. Когда я смотрю в его глаза — мне хочется верить. Верить так, будто меня никогда не предавали, будто я не знаю, что такое ложь. Но это всё глупо. Меня предавали. Меня позорили. Но ему на это всё равно, мне же – нет. Я не понимаю, как он так может? Он — небо, я — земля. Он — человек, я — никто. Зачем я ему? Это не похоже на любовь. На дружбу тоже это не похоже. На что же тогда? Обман? Предательство? Возможно. Я сейчас ни в чем не уверена.
Я иду и осматриваюсь вокруг. Никто не обращает на меня внимание. Я сейчас стою на шоссе совсем одна. Я не выгляжу слишком брутальной или сильной. Но я и не маленькая, миниатюрная: рост у меня средний, волосы каштановые, лицо бледное. Моя внешность не является чем-то особенным, мама всегда говорила, что я по-своему красива, но не более. Я действительно неплохо выгляжу. У меня никогда не было проблем с внешностью, как это было у многих других. Может быть это из-за того, что я мало с кем общалась, и никто не указывал мне на мои недостатки. Я даже рада, что это так. Я бы не хотела сидеть дома из-за каких-то проблем переходного возраста. Меня не очень-то беспокоило, что обо мне думают люди, но я всё равно старалась одеваться более-менее нормально. Я никогда не носила очень дорогие вещи, да и вообще, я всегда одевала что-то недорогое, но выглядело всё это вполне прилично. Я говорю всё всегда так, как оно и есть. Я никогда не приукрашиваю. И я действительно выгляжу нормально в своей недорогой одежде. Мои родители всегда были вместе со мной, иногда они делали не то, чего бы мне хотелось, многое запрещали, но я их люблю. Мне трудно сказать из-за чего. Они всегда были со мной, вот и всё.